— Да, это теперь установлено совершенно точно.
— А на этих вот, — генерал показывает на другой конец карты, — малопригодных для форсирования участках реки берега укреплены уже не так. Тут что? Проволочные препятствия и противопехотные минные поля?
— Так точно, товарищ генерал.
— Ну, а если это так, то почему же мы должны предполагать, что на совсем уж непригодных для форсирования участках, как, например, в квадрате двадцать два — ноль пять, стоят противотанковые заграждения? Это просто нелогично.
— Но ведь черт их знает, что может взбрести им в голову!.. Может быть, все-таки послать Голикова, товарищ генерал?
— Мы и без того если и не насторожили, то уж непременно озадачили их посылкой Зыбина. А на других участках их берега кто-нибудь из наших разведчиков обнаруживал себя? Я имею в виду не только нашу, но и общевойсковую разведку.
— Нет, товарищ генерал. Все обходилось благополучно.
— Вот у них и может сложиться впечатление, что с особой тщательностью разведуем мы только этот участок фронта. А если они и Голикова еще обнаружат, то не только все виды заграждений тут установят, но и противотанковую артиллерию подтянут. И тогда реальность прыжка через невозможное превратится в невозможность такого прыжка. Нет уж, товарищ Лежнев, оставьте вы в покое тот берег. Примите также все меры, чтобы и на нашем берегу в квадрате двадцать два — ноль пять было как можно спокойнее.
— Можно даже договориться с артиллеристами, чтобы они не стреляли.
— А этого как раз и не следует делать! Это тоже может их насторожить. Все должно быть как можно более естественно, как на других участках фронта.
— Ясно, товарищ генерал.
— А в квадратах ноль один — семьдесят восемь и восемьдесят семь — девяносто четыре пусть готовятся к переправам понтонные части Кононова и Дорофеева. Не имитируют подготовку, а по-настоящему, с соблюдением маскировки и всех прочих мер предосторожности. Немцы тоже ведь не дураки, догадаются, если мы будем слишком уж привлекать их внимание. Я думаю даже, что командирам понтонных частей лучше не говорить ничего об истинных наших замыслах. Пусть всерьез готовятся к переправам.
— Ну, а если маскировка будет такой, что немцы так и не догадаются ни о чем?
— Найдем способ подсказать им это. Открыть секрет легче, чем сохранить его, — усмехается Кунаков.
— Понял вас, товарищ генерал.
— Хватит дрыхнуть, Голиков! — бесцеремонно толкает ефрейтора в бок старший сержант Брагин.
— А почему это мне индивидуальный подъем? — протирая глаза, недовольно ворчит Голиков.
— За особые заслуги, — смеется Брагин. — Вся рота давно уже на машинах, а вас велено было будить последним. Личное указание капитана Кравченко. Балует он вас.
— Хорошенькое баловство! Да я лег всех позже — специальное задание капитана выполнял.
— Ну тогда это вам в счет компенсации лишние пятнадцать минут сна. А теперь — живо на машину! Наш взвод в голове колонны. Завтракать будем на месте назначения.
— А куда это нас?
— В тыл, но не глубокий. Через часок будем на месте. В машине доспите, вы ведь это умеете в любом положении.
В землянке еще совсем темно, но за окном уже брезжит рассвет. Пятый час, наверно.
Набросив на плечи шинель, Голиков берет свой автомат и выходит из землянки. Его взвод действительно уже на машине.
— Поторапливайтесь, товарищ Голиков! — кричит ему старший сержант Брагин.
Голиков перелезает через борт машины, когда она уже трогается.
Около часа рота капитана Кравченко едет по проселочным, только что просохшим после недавнего ливня дорогам. Останавливаются возле глубокого оврага, по дну которого протекает взбухший от дождя ручей. В глубине оврага он перегорожен земляной плотиной, перед которой вода поднялась уже довольно высоко.
Вместе с другими саперами Голиков вылезает из машины и в голове своего отделения идет к плотине. Постепенно расширяясь, ручей заполняет теперь почти все дно оврага.
— Не напоминает ли вам этот ручей реку Гремучую в квадрате двадцать два — ноль пять, товарищ Голиков? — спрашивает ефрейтора старший сержант Брагин.
— Поуже только, пожалуй...
— К завтрашнему утру будет таким же. Ну, а берега? Похожи они на ту теснину, по которой течет Гремучая?
— Эти немного пониже, но зато покруче.
— Это тоже поправимо. Затем мы и прибыли, чтобы придать откосам этого обрыва полное сходство с берегами Гремучей. А где же ваша лопата, товарищ ефрейтор? Этак вы и вовсе от работы отвыкнете, забудете, что вы не только разведчик, но еще и сапер. А ну, живо за лопатой!
Пока Голиков идет к своей машине, к оврагу подъезжают офицеры штаба инженерных войск армии. Капитана Туманова, ведающего разведкой, ефрейтор хорошо знает. Узнает он и старшего помощника начальника штаба майора Абрикосова. А второй майор, кажется, дивизионный инженер.
Голиков приветствует офицеров, берет из кузова машины саперную лопату с длинной, до блеска отполированной рукояткой и спешит к своему взводу.
— Вот, между прочим, один из лучших наших разведчиков, — говорит майору Черкасскому-Невельскому капитан Туманов, кивая на Голикова. — И если вы считаете, что за немецким берегом нужно вести неусыпное наблюдение, то лучшего наблюдателя нам не найти.
— Да, я думаю, что лучше все-таки понаблюдать. Береженого, как говорится, бог бережет, — смеется Черкасский-Невельской. — Эффект нашей операции «пэчээн» будет зависеть от степени внезапности больше, пожалуй, чем любая иная военная операция.
— Ну так я тогда распоряжусь направить туда Голикова.
— Только не сейчас, — останавливает капитана Туманова Черкасский-Невельской. — Пусть пока работает вместе со всеми. Кстати, рота Кравченко должна придать склонам оврага очертания берегов Гремучей, и только. А на остальные работы придется вызвать саперов из какой-нибудь другой части.
— Понял вас, товарищ майор. С этим они сегодня управятся, а завтра я вызову роту из батальона Дементьева.
Капитану очень хочется спросить Черкасского-Невельского о подробностях его плана, но школа генерала Кунакова дает себя знать. «Поменьше вопросов, товарищи офицеры, — постоянно поучает он своих подчиненных. — Спрашивайте лишь то, что необходимо для выполнения порученного вам задания, без чего это задание не может быть выполнено, а до остального доходите своим умом».
План майора Черкасского-Невельского так необычен, что дойти до всех подробностей его «своим умом» капитану кажется почти невозможным. Но и спрашивать неудобно: не хочется производить впечатление бестолкового, тем более, что остальным офицерам штаба как будто бы все ясно. Да и операция совершенно секретная, вдаваться в подробности ее без особой надобности вообще не рекомендуется.
Вся надежда теперь на то, что майор сам расскажет. Но он молчит. Может быть, всегда так неразговорчив? Капитан знает, что таким способом форсирования рек, какой предложен Черкасским-Невельским, за всю историю инженерных войск никто еще не пользовался. Дело, значит, непроверенное, рискованное. Однако майор держится очень уверенно. Похоже, что не сомневается в успехе.
— Я надеюсь, товарищ капитан, — говорит он Туманову, понаблюдав некоторое время за работой саперов, — вы тут с товарищем Кравченко и без меня справитесь. Профиль береговых откосов у вас имеется. Постарайтесь возможно точнее выдержать все проставленные в нем размеры. А мы с товарищем Абрикосовым поедем в штаб армии. Нужно договориться о танках, чтобы отрепетировать с ними наш «прыжок через невозможное».
Сквозь плотно занавешенные окна избы, в которой разместился штаб инженерных войск генерала Кунакова, не проникает ни единого лучика света, но майор Черкасский-Невельской знает, что, несмотря на поздний час, там никто не спит.