– Конечно, я поеду, Джилл, – ответила Маренн, не отрывая взгляда от огня в камине. – Но боюсь, что это будет не скоро, а через некоторое время. В ближайшее время я поеду в Финляндию, в Хельсинки, таков приказ рейхсфюрера. Так что Софи лучше воспользоваться военной почтой. Я бы с удовольствием ей помогла, но так будет быстрее.
– Мадемуазель Катрин, вы прекрасно держитесь в седле и вели себя сегодня очень смело. Признаюсь, я восхищён.
Князь Белозёрский, наклонившись, поцеловал её руку. Его глаза смотрели с теплотой, и Катя, засмущавшись, отвернулась, так и не сообразила, что ответить…
…Крупные капли дождя стучали в тусклое окно сторожки, ветер рвал ветки дуба, темно-зелёные ажурные листья скользили по стеклу, где-то вдалеке слышались раскаты грома. Денщик Григория растопил печь и набивал углями старинный, ещё времен матушки Екатерины, медный самовар. Она в волнении сжимала бледными пальцами край кружевной занавески на окне. Григорий приблизился на шаг, у неё перехватило дыхание, когда он положил руку ей на плечо и повернул к себе, она видела его глаза очень близко, как будто растворилась в его взгляде…
– Мадемуазель Катрин…
Железный подоконник за окном застучал – несколько голубей подрались из-за хлебных крошек, которые насыпала им в кормушку соседская домработница Клава. Екатерина Алексеевна приподняла голову и повернулась к окну, и тут же острая боль пронзила висок, она стиснула зубы, чтобы не застонать, и снова положила голову на подушку. Сладковатый привкус тошноты появился во рту, она судорожно проглотила слюну. Закрыла глаза. В дверь постучали, затем она приоткрылась.
– Катя, ты спишь?
По легкому акценту она узнала наркома внутренних дел Берию.
– Твоя девица сказала мне, что сегодня тебе стало лучше. Мы с Симаковым ненадолго…
– Да, Лаврентий, входите, – Екатерина Алексеевна с трудом приподнялась на локте.
– Я помогу, – её заместитель майор Симаков быстро подошёл и, осторожно поддержав за плечи, помог ей сесть.
– Спасибо, Николай Петрович. Присаживайтесь, – она показала рукой на два стула у окна. – Сейчас Аннушка принесёт чаю.
– Да особой суеты не нужно, – Берия придвинул стул, сел, постукивая пальцами по толстой кожаной папке, которую принёс с собой. Симаков расположился чуть дальше. – Мы уж начаёвничались, – продолжал нарком. – На совещании у Хозяина.
– Это что-то об Алексее? – она показала взглядом на папку. – Ты нашёл о нём что-то? Он жив? – спрашивая о муже, генерале Петровском, она неотрывно смотрела в лицо наркома и даже не чувствовала в этот момент навязчивой, нудной боли в голове, ставшей в последнее время её неразлучной спутницей.
– Нет, это не об Алексее, – Берия отвел взгляд. – Это по финляндским делам. Я пришёл, чтобы обсудить с тобой это. Не волнуйся, – он быстро добавил, увидев, как исказилось и без того бледное, измученное болезнью лицо Кати, – я же обещал. Если я обещал, я сдержу слово. Мы найдём его. Приговор не привели в исполнение. Он где-то в лагере, он жив, Катя, это совершенно точно. И я его найду. Но очень много текучки. А после ежовских прихвостней чёрт ногу сломит. Я помню, Катя. И его найдём, и Кондратьева. Не сомневайся. Нам самим эти люди сейчас нужны. Я уже заручился поддержкой Хозяина на этот счёт, а это дорогого стоит. – Берия сделал многозначительную паузу. – Ты должна поддерживать себя надеждой, – он понизил голос, наклонившись к ней. – Не расстрелян, Хозяин отменил приказ в тридцать седьмом, значит, вернётся. Ты об этом должна думать, надеяться.
– У меня не хватает сил, – призналась она честно. – Но и на том спасибо. Так о чём ты хотел говорить?
– Чай, можно? – В комнату вошла медсестра, исполнявшая заодно обязанности и сиделки, и горничной, и кухарки, проверенный сотрудник органов, назначенный лично Берией. В руках она держала поднос с чашками и накрытым салфеткой заварным чайником.
– Поставьте там, – Симаков показал на стол.
– Екатерине Алексеевне через полчаса лекарство принимать, – строго предупредила она.
– Мы успеем, – сухо ответил Берия. На мгновение повисла тишина.