— До чего же хороши эти нынешние молодые!
— Эх, старость — хуже стихийного бедствия!
Приглашенные решили, что все идет по плану, так, дескать, и должно быть. Никому не пришло в голову, что случилось нечто непредвиденное. Знали это только Вариинга и отец Гатуирии.
Отец Гатуирии? Отец Вамбуи!
Руки Богатого Старца слегка подрагивали, когда он вытянул их перед собой и опустил на лежавшую перед ним Библию. Его глаза ни на миг не отрывались от лица Вариинги; губы тоже дрожали; он не знал, что сказать, с чего начать. Словно лава его красноречия застыла.
Вариинга стояла неподвижно, без страха глядя на Богатого Старца. Только сумочку переложила из правой руки в левую.
— Садись, прошу! — предложил Старец, пододвигая ей стул.
Но Вариинга не шелохнулась, не произнесла ни слова. Старец из Нгорики снова плюхнулся на подушки, по-прежнему не сводя с нее глаз.
— Ты знала… что Гатуирия — мой единственный сын?
Вариинга покачала головой. Богатый Старец снова поднялся:
— Станем на колени, помолимся вместе…
Вариинга пожала плечами.
— Пожалуйста, — настаивал Старец, — господь укажет нам путь!
Вариинга с места не двинулась. Богатый Старец из Нгорики опустился перед ней на колени. Вариинга взглянула на него, как судья на нераскаявшегося преступника, который просит о снисхождении.
Богатый Старец начал было молитву, но слова не шли. Губы Вариинги разжались — она едва не рассмеялась ему в лицо. Богатый Старец из Нгорики открыл глаза, посмотрел снизу вверх на Вариингу и прочел в ее взоре презрение и насмешку.
Губы его снова задрожали. Он поднялся с колен и, сцепив руки за спиной, начал вышагивать по ковру из конца в конец. То и дело останавливаясь, он касался то стола, то стула, на котором до того сидел.
Вариинга не сводила с него глаз. Внезапно он остановился напротив нее.
— Это мне испытание от господа, — произнес он сдавленным голосом и опустил глаза, не смея встретиться с Вариингой взглядом. — Ты понимаешь, что теперь ваши с Гатуирией планы неосуществимы?
Вариинга молча глядела на него. На гладкой лысине выступили крупные капли пота. Внезапно Вариинга почувствовала неловкость. Острая стрела жалости кольнула ее в сердце — она вздохнула.
Богатый Старец уловил перемену и, решив, что непреклонность Вариинги дала трещину, поспешил эту брешь расширить:
— Жасинта Вариинга! Чего бы я не сделал — проси что угодно, только избавь от тяжкой ноши. Жасинта, пожалуйста! Во имя женщины, давшей тебе жизнь! Мое положение в обществе, вера, благополучие — все это теперь в твоих руках. Сними же камень с души!
Вариинга снова едва удержалась, чтобы не расхохотаться, чувство жалости пропало. Она произнесла лишь одно-единственное слово:
— Как?
Богатый Старец из Нгорики давно не слышал голоса Вариинги, и это слово пронзило его. Глядя в ее карие глаза, он заговорил быстро-быстро, уповая на то, что ему удастся разжалобить девушку:
— Оставь Гатуирию в покое. Он мой единственный сын, я очень люблю его, хоть он и отбился от рук, ищет собственную дорогу, вместо того чтобы идти по моим стопам… Пока я жив, вашим планам не сбыться. Это почти то же самое, что свататься к собственной матери. Мой сын женится на моей жене, а я ведь еще дышу! Я не переживу такого позора перед богом и людьми. Моя семья распадется, имущество останется без присмотра. Вся жизнь — вдребезги! Спаси меня, Жасинта!
— Но как?
Снова Богатый Старец оцепенел от звука ее голоса, потом заметался по ковру, тщетно стараясь взять себя в руки.
— Я хочу, чтобы ты оставила Гатуирию.
— Как же это сделать?
— Уезжайте в Найроби, там скажешь ему, что роману конец. Он еще ребенок и скоро утешится.
— А я?
Внезапно к Старцу вернулась былая уверенность в себе. Когда-то он мог в чем угодно убедить Вариингу. Кровь быстрее побежала по его жилам. Набравшись мужества, он протянул руки, чтобы обнять Вариингу, но, встретив ее испепеляющий взгляд, отдернул их. А слова все-таки успели слететь с его уст, их он остановить не сумел:
— Будь моей, как раньше. Я сделал тебя женщиной. Ты мать моего ребенка. Мне так хочется его увидеть!
— А как быть с твоей женой, матерью Гатуирии?
Богатый Старец загорелся; вожделение охватило все его существо. Сладкие слова потекли свободно, как бы сами собой. Он подошел ближе и заговорил точь-в-точь как босс Кихара, будто они учились в одной и той же школе обольстителей или штудировали книгу "Сто любовных писем".
— Она не в счет. Собираясь на танцы, не душатся старыми духами. Моя ягодка, Жасинта, моя маленькая госпожа! Избавь меня от позора. Стань моей, и я сниму тебе дом в Найроби, Момбасе — всюду, где пожелаешь! Обставлю такой же мебелью, что ты видишь здесь. Все прочие мелочи тоже будут импортные: мы выпишем их из Гонконга, Токио, Парижа, Лондона, Рима, Нью-Йорка. Стоит тебе что-нибудь попросить — любое желание немедленно исполнится… И пожалуйста, не носи ты это платье, бусы и серьги из сухих кукурузных початков. Туалеты и драгоценности мы закажем для тебя в Европе. Куплю я тебе и корзинку для базара — "тойоту-корону", "датсун-16", или "альфазуд". Какую выберешь, Жасинта, детка, ягодка, апельсинчик, вернись ко мне! Все твои проблемы сразу решатся. Ты спасешь мой дом, моего ребенка!