— Эй, что вы делаете? Постыдитесь!
Голос привел обоих в чувство. Вилы с лязгом упали на землю, ружье дернулось вверх, установившись дулом в небо, утонувшее в пыли, далекое и горячее, спокойное, как мудрое слово столетнего старца. Между Муцей и Пандо оказался мужчина среднего роста — голова повязана платком из тонкого полотна, грудь нараспашку, рукава засучены, ноги босы, с растрескавшимися пятками, а за плечами клетчатая торба.
— Да вы так друг друга порешите! Чего поделить-то не можете? Две меры овса на три жеребца?
— Это сено краденое, — Пандо перевел дух и вытер пот, блеснувший на кончике носа.
— Ну, чего пристал? — Муца поискал глазами вилы и позеленел, как трава.
Мужчина наклонился, взял вилы, облокотился на них, заложив одну пыльную ногу за другую.
— Ну что вы за люди! Готовы друг друга порешить за три-четыре навильника. Пошли-ка, Пандо!..
— Нельзя так, бате[13] Минко. — сторож повысил голос. — Мало того, что сено крадет, так еще и на власть нападает…
— Оставь его, говорю тебе… Сено не краденое.
— Как? — В глазах у Пандо потемнело, его и без того длинная шея еще сильнее вытянулась, синие прожилки на губах вздулись, а нос увлажнился.
— Как так, бате Минко?..
— Вот так…
— Если он его не крал, а ну-ка спроси, где его коса… Как это можно столько накосить без косы?…
— Не знаю, только это сено не краденое… Я-то знаю сено с колхозных лугов.
Пока Пандо и Минко разговаривали, Муца открыл ворота, не теряя времени въехал во двор, распряг буйволицу и погнал ее к саду. На скорую руку побросал сено под навес и скрылся в доме. А Пандо и Минко все еще продолжали препираться перед воротами. Пандо постепенно смягчался, его серое продолговатое лицо расслаблялось. Как только Минко сказал, что готов поклясться, что-то в нем сломалось. Ведь этот человек был отцом председателя кооператива. Он тоже не сахар, однако…
— Сомлеем от этого солнца, пошли-ка отсюда, — снова позвал его отец председателя.
И Пандо зашагал рядом с ним, высокий, с остроконечной шапкой на голове, ружьем за плечом и торбой на спине. По пути он спросил:
— Бате Минко, откуда идешь?
— Из Йоглава… Агроном меня посылал за новым сортом томатного семени.
— Из Йоглава? — удивился Пандо. — Тогда как ты видел, что Муца… это самое… сено?
— Видел, не видел, — добродушно засмеялся отец председателя, пристроил поудобнее торбу на плече и приостановился, чтобы одной ногой почесать другую.
— Так ты меня обманул, что ли? — Голос Пандо засвистел, как ветер в сухих листьях.
— Купил тебя за здорово живешь, — сказал тот без тени угрызений совести. — Чтоб не дрались, да вот еще — немного я на тебя озлился. Помнишь, как в прошлом году ты меня словил в кукурузном поле на Каменной могиле? Наломал себе кукурузы, на разок сварить. Так мне прихотелось вареной кукурузы, передать не могу… И мой сын мне влепил штраф в десять левов. Сделал это, чтобы люди не болтали, а потом душу из меня вынул за эти деньги, хоть я их с пенсии отдал…
Они подошли к Бешкельскому мосту. Пандо, вдруг понявший, что его обманули, что напрасно его пекло солнце у ворот Муцы, что напрасно пострадал от удара железными вилами, заскрипел зубами, вскинул ружье и упер дуло во вздутый голый живот Минко. Тот моментально оцепенел, ибо знал, что у Пандо не все дома, что он шутить не станет, а вот влепит в него горячий кусок свинца, а потом иди, разбирайся. До боли притиснутый дулом. Минко попятился, не смея вымолвить ни слова. А Пандо неотступно шел за ним и повторял одно и то же, будто умом тронулся:
— Ты… мать твою… ты…
Мост был без перил, и отец председателя, со страху лишившийся дара речи, продолжал пятиться, не сводя глаз с курка. Почувствовав вдруг, что под ногами исчезла опора, он попытался что-то крикнуть, но ему не хватило времени. Взметнулись беспомощно руки, и его крупное, потное тело шлепнулось в речку. Вмиг улетучилась у Пандо вся досада, злоба и ненависть. Он ринулся к берегу и, оставив ружье на полянке, заросшей гусиным луком, бросился в воду. Сделал несколько шагов к середине. Как раз в этот момент из мутной воды показался Минко, весь в тине и перьях. Пандо схватил его за уши, и немало пришлось ему потрудиться, пока он вытащил его на берег и швырнул на траву. Панде хлопотал вокруг потерпевшего, как мог: несколько раз делал ему искусственное дыхание, поворачивал то на живот, то на спину, растирал. Наконец тот сел, глубоко вздохнул, словно возвращаясь с того света, и внезапно затрясся, будто в лихорадке. Дрожа от озноба, он спросил: