Выбрать главу

Глава 2 Поверхностная структура души диктатора

Еще одной причиной, которая затрудняет решение вопроса о «патологии» поведения Сталина, является тот факт, что Сталин обладал огромной политической властью. Он был не простым смертным, а правителем. Обычные оценочные категории не всегда можно применить к тем, кого Гегель назвал «фигурами мировой истории». Если Джо Блоу в словесной форме или как-то иначе попытается выразить иллюзию политического руководства, его психиатр верно поставит диагноз «патология мегаломании». Но если то же самое делает «Джо» Сталин, то это совсем другое дело. Борьба с оспой Джо Блоу может иметь «патологию», тождественную случаю с оспой «Джо» Сталина (Сталин действительно болел оспой в возрасте семи лет), но мания величия Джо Блоу не может быть приравнена к представлениям Сталина о его действительном величии. Здесь, возможно, срабатывает тот же внутренний механизм, но разные социополитические контексты дают совершенно разные результаты. Джо Блоу либо игнорируют, либо, если его поведение начинает слишком раздражать окружающих, помещают в лечебницу. Иосиф Сталин, окруженный послушным политичеспим аппаратом, напротив, мог серьезно тешить себя иллюзией о своем превосходстве над другими политическими фигурами, правящими Советским Союзом, и заниматься прославлением себя даже в неполитических сферах (например, к концу жизни он вообразил себя специалистом в лингвистике). Сталин мог организовать — и организовал — постоянный хор лести и низкопоклонства, в который включились и средства массовой информации, и деятели искусства и академической науки. Алексеев (8) на основе документов исследовал частоту, с какой имя Сталина начиная с 30-х годов и до 1953 года упоминалось в советской прессе. По наблюдениям Вольского и Суварина, уже сам по себе характер того, как относилась к Сталину пресса тех лет, может служить доказательством его мегаломании (306, 7). Панорамное исследование Лабиной бесчисленных способов, которыми превозносили Сталина, у здорового читателя может вызвать тошнотворное чувство (181, 61). Вот список, представленный Антоновым-Овсеенко, некоторых грандиозных эпитетов, использовавшихся средствами массовой информации по отношению к Сталину при его жизни:  Великий Вождь советского народа, Вождь мирового пролетариата и просто — Великий вождь, Великий Друг детей, а также — Друг женщин, колхозников, художников, шахтеров и актеров, водолазов и бегунов на длинные дистанции… Продолжатель дела Ленина, Великий мастер смелых революционных решений и крутых поворотов, Творец Сталинской Конституции, Преобразователь природы, Великий Кормчий, Великий стратег революции, Величайший полководец, Маршал, Генералиссимус, Знаменосец коммунизма, Отец Народов, Отец, Вождь, Друг и Учитель. Великий интернационалист, Почетный пионер, Почетный Академик, Гений человечества, Корифей науки, Величайший гений всех времен и народов (11, 283). Ни одно ego — используя этот термин в разговорном смысле — никогда не восхвалялось столь высоко и столь многими людьми. Или, если выражаться соответствующими психоаналитическими терминами (см., напр.: 127, 387 и далее), никогда нарциссические потребности индивида не встречали столь обильного «нарциссического предложения». Конечно, некоторые грандиозные титулы Сталина обнаруживают иллюзорный аспект его мегаломании («Корифей науки», «Великий стратег революции», «Величайший гений всех времен и народов»), Но другие описывают подлинное величие Сталина. Сталин действительно был «Преобразователем природы» и «Великим мастером смелых революционных решений и крутых поворотов». И только из-за его действительного могущества миллионы людей верили в поддельные эпитеты. Медведев рассказывает историю, которая многое говорит о мегаломании Сталина. Разговаривая с католикосом Грузинской Православной Церкви в середине 40-х годов, Сталин спросил его: «И кого же Вы больше боитесь — меня или Бога?» Служитель церкви был в замешательстве и не смог ответить. Тогда Сталин высказал следующее наблюдение: «Я знаю, что Вы больше боитесь меня, иначе Вы не пришли бы на встречу со мной в обычной гражданской одежде» (213, 2). В этом контексте отождествление Сталиным себя с Господом Богом полностью подтвердилось. Католикос действительно боялся Сталина больше, чем Бога. В других случаях, однако, Сталин, казалось, ставил себя в положение, подчиненное Богу, в которого он (по крайней мере какое-то время) верил. Так, когда в 1942 году Уинстон Черчилль спросил Сталина, мог ли он простить ему его роль в интервенции Антанты против Советов в 1918–1920 годах, Сталин ответил: «Все это в прошлом. Не мне прощать. Бог простит» (146, 161). Возможно, это заявление было искренним. Несомненно, что Сталин был глубоко религиозен в тот период, когда учился в духовной семинарии в Тифлисе, и что он сохранял необычайно положительное (для большевика) отношение к Русской и Грузинской Православной Церкви всю остальную жизнь (66). Все то, что сказано в связи с мегаломанией Сталина, может быть сказано и о его паранойе. Когда Сталин был у власти, он мог в какой угодно степени быть параноиком. Хрущев в своей речи на XX съезде партии в 1956 году описывает то, что является очевидными параноидальными симптомами: «Сталин был очень недоверчивым человеком; он был болезненно подозрителен; мы знаем это по работе с ним. Он мог посмотреть на кого-нибудь и сказать: «почему ты сегодня не смотришь прямо?» или «почему ты сегодня отворачиваешься и избегаешь смотреть мне в глаза?» Такая болезненная подозрительность создала в нем общее недоверие и к выдающимся партийцам, которых он знал годами. Всюду и везде он видел «врагов», «лицемеров» и «шпионов» (57, 38). «Вследствие необычайной подозрител