отдавшись не телом, но духом.
Она сажала капусту и редьку. Остальное давал лес. И был у нее маленький курятник. В курятнике жили петух и курица.
Старуха любила гостевать у них, сесть на "бревнушко" и ласкать взглядом то одного, то другую, а то и поговорить.
— Ну пошто? — вдруг спрашивала она.
— Ни яиц, ни курятины она с них не имела.
— А ничего, — как правило, бодро отвечал петух.
Старушка слушала это "а ничего" и на душе у нее рассветало. Лицо ее становилось мелким и лучистым.
— Я вот к вам за яичком пришла, — подначивала она.
— Ха! — отвечал петух. — Не будет яичка.
— Только золотое! — вспыхивала курочка. — Я рождена для золотого, а не простого яичка!
— Вишь, мания, — смиренно комментировал петух. — Она тайно замужем, ее муж — Золотое Яйцо. Ни о чем больше думать не хочет. И не может. Мания.
— Ха-хха-ха... — переливалась звонким смехом старушка.
— А он сам, — жаловалась курочка, — он женат на обособленности. Слышал бы кто, как он тут распространяется о своей приверженности к независимости. У меня есть мечта, я хочу снести золотое яичко, а он просто изувер.
— Я хочу быть сильным, бодрым, бессмертным! И никакого тут изуверства, — возмущался петух.
— Тебе бы курятничек побойчее, — поддразнивала старушка.
— Мне никто не нужен! — вопил вомущенный петух. — Я хочу бессмертия!..
— Ну-ну, — примиряюще сказала старушка и пошла из курятника. Она пошла к лесу.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 06.1989г.)
Уж и еж
Уж и еж любили встречаться в ельнике, у одной старой разлапистой и пропаутиненной ели, чтобы с умилением посмотреть друг на друга.
— Ну и выдумщик был твой прадед, — однажды сказал улыбчивый уж.
— А что? — спросил себе-на-уме еж.
— Это надо же такое изобрести, ведь сколько сил небось вложил. Это я про твою игольчатость. Вот смотрю на тебя и каждый раз диву даюсь: все звери как звери, а ты, брат, цветок, — астра. Отчаянный был у тебя прадед.
— Тут у тебя не верная информация, — толковательно отвечал еж. — Это не прадед. Прадед хотел быть колючим, но не знал, как свою идею воплотить. Тогда он сделал вот что: он попросил у кого-то из земляных одолжить ему на время норку, залез в нору и полжизни в ней сидел. При этом он обращался к пращуру с такими словами: "Единокровный, единодушный, единообразный помоги мне, если хочешь, обрести тот вид, какой мне пристало, ибо несовершенен я, гол и уязвим." И вышел он из той норы облеченный в сияющие иглы. И больше ослеплял, чем колол ими. А потом из поколения в поколение светимость меркла и все больше обретала игольчатость. Да. Разве я тебе не рассказывал об этом?
— А мой сам выдумал. Он изобрел себя. Ему всегда хотелось быть ангелом формы. И он организовал свое тело, чтобы оно способно было свернуться в любой знак, в любой символ...
— Кроме креста...
— Кроме креста, — поспешно подтвердил уж. — Пластика, брат, пластики хватает, а вот чего-то такого... непопирательного... Я, мы — какая-то сплошная попранность.
— Вот и имя у тебя такое, уж. Это все кротость наша.
— Нет, брат. Кротость тут не причем. Вон заяц — кроткий-кроткий, а загадки в нем нет. Без загадки живет. Или бурундук какой-нибудь, или полевка. В них нет загадки. А в нас она есть.
— Это потому, что их сотворение во благо, а наше в назидание, — рассудил еж.
— Вот-вот, — согласился уж. — Я, брат, так люблю свое чувство формы, свое отношение к ней, я так наполняюсь, столько сил прибывает...
— И меня бодрит. Ведь не знаешь, ради чего живешь. Что там потомки, предки — зыбь. А вот на тебя посмотришь и какое-то несказанное удивление находит: вот ведь живет не ради живота, живет символа ради. Загадка, тайна, можно сказать...
— Да куда ты? — спросил уж, видя, что еж собирается как бы убегать. — Лапченки твои застоялись, брат?
— Не привык я долго на одном месте, — оправдывался еж. —
Уж извини, бегут: непоседы мои.
— Ну, пусть, брат, бегут...
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 10.1990г.)
Филин и луна
Филину нравилось думать, что он — окрыленный сгусток темноты. Кроме того, ему симпатично было всякое сгущение вокруг. И лучше всего он чувствовал себя в безлунные, почти непроницаемые ночи. Он допускал звездность, но не мог спокойно переносить присутствие луны. Она никогда ему не нравилась.