Теперь он удостоверился в том, что был надёжно привязан к креслу, а его руки, а также ноги связаны. Не считая головы, он мог сдвинуться разве что на дюйм. Он абсолютно ничего не мог сделать, не мог предпринять никаких физических действий, поэтому казалось, ему лучше просто сидеть и слушать. По крайней мере, так он может что-то выяснить — прежде, чем собеседник решит, что он узнал достаточно.
— Вообще-то я хочу, чтобы вы узнали всё, мистер Стоун, — сказал Губва, демонстрируя своё преимущество ещё раз, и не обращая внимания попытку Стоуна схитрить. — Всё — по причинам, которые я сейчас объясню.
Во-первых, когда вы узнаете обо мне всё, вы перестанете мной интересоваться. Это оставит ваш разум свободным, чтобы мыслить более ясно о том, что мне от вас нужно. Во-вторых, вы умный человек — более того, член разведывательной организации — а хитрые, коварные умы всегда привлекали меня. В-третьих, ваше естественное любопытство радует меня, подобно тому, как любознательность ребёнка радует его преподавателя. И наконец…
— И наконец, ничего из того, что вы мне скажете, не принесёт мне никакой пользы, потому что я никогда об этом не расскажу?
— Верно! — согласился Губва, снова улыбаясь. — В самом деле, когда я закончу с вами, вы не только не сможете об этом рассказать, вы не сможете даже думать об этом.
Стоун кивнул, в последний раз напряг мускулы под путами, пожал плечами и сдался:
— Я очень сердит, Губва, но я уверен, что вы это уже и так знаете. Вы, вероятно, также знаете, что, если мне удастся выбраться из этого кресла, я вас до смерти изобью, поэтому, полагаю, не будет большого вреда от того, что я вам это скажу! Что же касается остального: думаю, вы вполне можете назвать меня слушателем поневоле.
— Что тоже верно! — Губва рассмеялся, но для Стоуна его смех был подобен звуку трещотки гремучей змеи. Губва изводил его, злорадствовал над его беспомощностью. И знал, что это заставляет агента проявить низменные черты характера.
— Послушайте, Ваша Уникальность, — прорычал он. — Вы когда-нибудь задумывались, что, может быть, вы не так уж уникальны? Что, может быть, вы просто урод?
Губва оказался позади него, удивительно быстро для человека его размеров и веса. У Стоуна зазвенело в ушах, но ничего не произошло. Затем кресло быстро и бесшумно покатилось на резиновых колёсах. Губва направил его в сторону металлической двери, которая с шипением открылась.
— Дело в том, что я знаю, что я урод, — ответил он. — Вот, что делает меня уникальным. Я родился раньше времени. Как Иисус, да Винчи, Эйнштейн. И я имею не меньшее значение, чем они. В действительности я более значим, чем им. Я — будущее человеческой расы, мистер Стоун. И я собираюсь переделать человечество по своему образу и подобию. Homo Sapiens? Бах! Hermaphro Sapiens![14]
Они оказались в командном центре Губвы, и Стоун заметил, что кресло ехало по кругу до тех пор, пока он не оказался прямо перед массивной резной фигурой альбиноса, попирающего ногами земной шар. И, наконец, агент начал испытывать что-то вроде благоговения и страха. Вот что Губва имел в виду. Его целью было завоевание всего мира, создание мировой империи — с самим собой в роли императора Земли! Он был таким же безумным, как Шляпник.
— С одной стороны, верно, а с другой нет! — со злостью произнёс Губва. — Да, я мечтаю об империи, но я не безумен. Напротив, я полностью в своём уме.
— Большинство сумасшедших думают, что они в здравом уме, — проворчал Стоун.
— Я не собираюсь спорить с вами, просто проинформирую. Затем вы будете работать на меня — по крайней мере, короткое время, и несколько дольше, если будете благоразумны, и, наконец… ну, я позволю вам самому решить. Вы, как я уже говорил, умный человек. Я мог бы найти для вас место в своей организации. Но, пожалуйста, помните, мистер Стоун, что ваша работа связана с повышенной опасностью, поэтому никто не будет слишком беспокоиться, если вы просто исчезнете. Вот почему вам так хорошо платят, в конце концов. «Секретные материалы: плата за риск!»
Стоун промолчал.
— Очень хорошо. А теперь послушайте, что я скажу. Я должен буду начать с самого начала…
Мой прадед был сыном южноафриканского вождя, из рода Шаки и Кечвайо.[15] В отличие от этих двоих, он добывал жёлтый металл и синие камни для своих белых хозяев. Земля там была также богата уранитом, урановой смоляной рудой. Это было первое поколение. В детстве и юности мой дед работал в той же шахте, до тех пор, пока драгоценные металлы и камни не кончились. В то же самое время возник интерес к ранее считавшемуся бесполезным металлу. Наконец, мои отец и мать тоже работали на белых, и мой отец закончил свои дни, очищая цистерны на нефтеперегонном заводе. Он облысел в восемнадцать лет, а его зубы выпали, прежде чем ему исполнилось двадцать пять. Но не думайте, что я виню во всём этом белых. Нет, я в некотором роде перед ними в долгу.