В общем и целом сейчас кажется, что такая форма невроза находится на подъёме в нашей западной культуре. Литературные произведения хорошо известного автора Антуана де Сент-Экзюпери отражают французскую форму этой проблематики. Школа Стефана Георге и его поклонников, а также многие другие в Германии, «рассерженные молодые люди» в Англии, поэт Федерико Гарсия Лорка в Испании — это только немногие, относящиеся к этой категории. То же самое справедливо и для Америки. Знаменитый психолог Генри Мюррей из Бостона отметил огромный рост там проблемы puer aeternus и сейчас работает — я благодарю его ассистента, д-ра Грира, за эту информацию — над большим исследованием по данной теме. Художник Джордж Риммер (George Rimmer) или поэт Джон Мэджи могли бы послужить типичными примерами такого типа среди молодых людей Америки.
Пока мы говорим только об индивидуальных случаях, проблему можно объяснить и вылечить исходя из связи с личным материнским комплексом. Но, помимо этого, сейчас возникает вопрос о том, откуда идёт коллективное увеличение этой невротической констелляции, которое мы, как кажется, сейчас наблюдаем. Мы знаем, что необходимость и трудность размежевания с матерью представляет собой универсальную, можно даже сказать «нормальную» проблему, с которой сталкиваются, например, все примитивные народы в процессе мужских обрядов инициации. Протестантские и католические церемонии конфирмации mutatis mutandis также ещё проявляют слабые следы таких инициаций. В некоторых итальянских городах священники всё ещё дают юношам увесистую пощёчину на их конфирмации вместо символического касания — небольшое напоминание об испытаниях мужественности. А в Швейцарии в это же самое время часто юноша получает свои первые длинные брюки и часы, — он оставляет позади мечты детства и переходит в эпоху сознания и мужественности. Ослабление христианской веры, которое всё больше и больше проявляется в разных социальных средах, вполне может считаться причиной, способствующей этой современной проблеме пуэров; в конце концов, так как христианская традиция является патриархально ориентированной, то она поэтому представляет собой защитный щит против мира матери и материи. Однако этого наблюдения недостаточно. Мы должны более глубоко проникнуть в суть вопроса.
Когда мы изучаем свидетельства современной литературы, которая оставляет без внимания многие типичные примеры этой психической констелляции, мы видим два особенно сильно выделяющихся архетипических образа: бог-ребёнок или божественный мальчик или юноша, ассоциированный со светом, с одной стороны, и жёсткий, цинично холодный отец, захваченный психологией власти, тиран или надсмотрщик, с другой. Последний иногда прославляется в литературе как идеальный лидер для мужчин, иногда же представлен негативно, как враг «романтичной молодёжи».
Гёте изобразил это противостояние в умеренной форме, ограниченной личным уровнем, другими словами, понимаемой в менее архетипических терминах, в конфликте между Торквато Тассо и Антонио. В «Страданиях юного Вертера» он изливает свою собственную проблему пуэра прямо из сердца; и затем в «Торквато Тассо» он заходит настолько далеко, чтобы примирить искусного молодого Тассо с отеческим и ответственным, но слишком реалистичным и прозаическим Антонио: «Так за скалу хватается пловец, которая разбить его грозила». Такое примирение происходит у Гёте при посредничестве женского принципа, другими словами, анимы.[117]
В более современной литературе та же оппозиция предстаёт в гораздо более архетипической форме. Фигура бога-ребёнка, возможно, наиболее чисто была представлена — хотя и не без неприятного сентиментально-инфантильного оттенка — в «Маленьком принце» Антуана де Сент-Экзюпери. Маленький принц приходит со звёзд, потому что он поссорился со своей любимой розой. На земле он узнаёт от лиса первые секреты того, как быть человеком. Но всё же он не вступает в тесные отношения с землёй; вместо этого он освобождается от жизни мудрой змеёй и её смертельным укусом и снова возвращается на свою звезду. Тип антагониста разделяется в этом маленьком произведении на множество разных фигур, и все из них воплощают «взрослых», которые не понимают, которых Сент-Экзюпери уже подверг насмешкам в своём вступлении к «Маленькому принцу». Там есть подсчитывающий деньги делец, жадный до власти король, циничный и мрачный пьяница, фонарщик-идеалист и т.д. Пришедший со звёзд маленький принц не устанавливает контакта с этими фигурами, но проходит мимо них, незатронутый. В определённом смысле змей также представляет собой важнейший антагонист маленького принца. Он стар, мудр, враждебен к жизни и учит сладкому суицидальному соблазну свободы в смерти. В других работах Сент-Экзюпери антагонист мальчика изображён более чётко, и в этих произведениях можно видеть, что писатель находится в поиске позитивных отношений с этими негативными фигурами. Например, у нас есть Ривьер — начальник и организатор авиакомпании — в романе «Ночной полёт», который — строгий, серьёзный, верный своему долгу, но с трудным характером — посылает своих «детей», пилотов, на смерть; или же шейх в «Цитадели», который правит в отечески строгой, ответственной и любящей порядок манере, но который, например, не колеблясь осуждает женщину на ужасную смерть от жажды в пустыне из-за по-человечески понятного эротического преступления.
117
Автор здесь ссылается на известный ранний роман Гёте “Страдания юного Вертера”(1774) и его классическую драму “Торквато Тассо” (1790) — прим. пер. англ. изд.