Мы — дети крестьян и рабочих,
Нам не надо ходить на их чат,
Мы видим знакомый почерк,
Мы знаем, чьи уши торчат.
Мы помним, как на Майдане
Они вырывали руль.
Им надо горящих зданий,
Им надо кричащих бурь.
В РФ не меньше коррупция
И тандем несменяемый,
Но от нас они не добьются,
Поскольку мы все про них знаем.
Пусть восстают непокорные
Североафриканцы,
Их все равно прокормят
Французы и американцы.
Вокруг нас снега да льдины,
Пустоши да овраги,
Недаром они — бедуины,
Ну а мы — бедолаги.
Трудно жить не на юге —
Климат здесь холоднее,
Поэтому наши ворюги.
Нам гораздо милее.
Вроде бы и не принцы,
Вроде и не герои,
Ну а все-таки, в принципе,
Что-то свое, родное.
Мы, русские, — люди кроткие —
Привыкли терпеть унижения.
Вот зря только против водки
Власть делает телодвижения.
Желание быть ливийцем
09 марта 2011
В Ливии продолжаются сражения,
Льется кровь под солнцем Сахары белым.
А тут сидишь в ожидании возбуждения
Но не сексуального, а уголовного дела.
Это разные вещи — сексуальное возбуждение
И возбуждение уголовного дела,
Одно сулит пациенту наслаждение,
А другое мучение души и тела.
В Ливии видно, кто друг, кто враг.
Меткие пули дырявят шкуры.
А тут идет циркуляция бумаг
От Петровки до прокуратуры.
Вена стучит на смуглом виске,
Тяжко в атаку идти. Все в мыле.
Зато в сухом золотом песке
Очень удобно копать могилы.
А на севере трудно землю копать.
Помню рыл я могилу маме,
Так на сельском кладбище, блядь,
Корни да камни, корни да камни.
Вышел полковник с утра из шатра,
Вылитый Джавахарлал Неру,
И сказал: «Не гулять без меня ни хера
Вам под солнцем Сахары белым».
И сразу взлетели боевые машины,
На поле боя выдвинулись танки,
И ощутила себя рядом с настоящим мужчиной
Статная, белокурая киевлянка.
А меня пригласил в кабинет майор,
Разложил передо мною проштампованные листочки
И сказал, что решит господин прокурор,
Под какую мое дело подходит строчку.
И выходя из департамента,
Я представил Каддафи, раскуривающего кальян,
И задумался о разности темпераментов
Огненных бедуинов и отмороженных северян.
У них там шатры и трескучий порох,
Гашиш, бакшиш, дальний шум боев,
А здесь в бесконечной дали коридоров
Не об этом, короче, мечтал Гумилев.
Но пока держится Муамар Каддафи,
Несмотря на осуществляемое давление,
Пока он посылает Европу с Америкой на фиг,
Я тоже буду сочинять стихотворения.
Надо беречь свою честь, как алмаз,
И всегда помнить, что ты мужчина,
И тогда, может быть, тебе даст
Статная белокурая гарна дивчина.
Наша жизнь, она хрупкая лилия,
И мой разум понять бессилен,
Что-то мутят они там в Ливии,
Как мутили у нас в России.
Глядя на это стихийное бедствие,
Горько давлюсь я густою слезой.
Может, хоть этот текст не сочтут давлением на следствие,
И меня до суда не закроют в СИЗО.
Но если вдруг почему-то даже
Каддафи потерпит там поражение,
Я буду в «Соль» писать репортажи
Говенные, но с петлею на шее.
Рифмованные новости.
Великий русский поэт А. Блок,
Проснувшись в нумерах у очередной своей мани,
Услышал газетчика голосок:
«Затонул суперлайнер «Титаник»!»
Поэт, мечтавший быть партизаном,
Написал в дневнике, опрокинув стакан:
«Гибель «Титаника» порадовала несказанно.
Еще есть океан».
С тех пор прошло почти ровно 100 лет,
Появились айпод и смартфон
И стало казаться, что океана нет,
А тут вдруг вот он.
Чего только в мире не стряслось,
Пока в честь 8 марта пил я —
Земля налетела на небесную ось,
А в Японии пробудился Годзилла.
В воспаленных глазах двоится солнце,
Уплыть бы отсюда, да кончились шлюпки.
А ведь среди нас как раз японцы
Лучше всех понимали, как все здесь хрупко.