Отношение к этому факту у нас одинаково отрицательное; мы оба согласны в том, что он выражает явления, противоположные интересам непосредственных производителей, – но мы совершенно различно понимаем эти факты. Теоретическую сторону этого различия я уже охарактеризовал выше, а теперь обращусь к практической.
Буржуазия – особенно деревенская – ещё слаба у нас; она только ещё зарождается, говорит народник. Поэтому с ней и можно ещё бороться. Буржуазное направление очень ещё несильно – поэтому можно ещё повернуть назад. Время не ушло.
Только метафизик-социолог (превращающийся на практике в трусливого реакционного романтика) в состоянии рассуждать таким образом. Я уже не буду говорить о том, что «слабость» буржуазии деревенской объясняется отливом сильных её элементов, её вершин, в города, – что в деревнях это только – «солдаты», а в городах уже сидит «генеральный штаб», – я не буду говорить о всех этих, донельзя очевидных извращениях факта народниками. Есть ещё ошибка в этом рассуждении, которая и делает его метафизическим.
Мы имеем перед собой известное общественное отношение, отношение между деревенским мелким буржуа (богатым крестьянином, торгашом, кулаком, мироедом и т. п.) и «трудовым» крестьянином, трудовым «за чужой счёт», разумеется.
Отношение это существует – народник не сможет отрицать его всеобщей распространённости. Но оно слабо – говорит он – и потому его можно ещё исправить.
Историю делают «живые личности», скажем мы этому народнику, угощая его его же добром. Исправление, изменение общественных отношений, разумеется, возможно, но возможно лишь тогда, когда исходит от самих членов этих исправляемых или изменяемых общественных отношений. Это ясно, как ясен ясный божий день. Спрашивается, может ли «трудовой» крестьянин изменить это отношение? В чём оно состоит? – В том, что два мелкие производителя хозяйничают при системе товарного производства, что это товарное хозяйство раскалывает их «надвое», что оно даёт одному капитал, другого заставляет работать «за чужой счёт».
Каким же образом наш трудовой крестьянин изменит это отношение, когда он сам одной ногой стоит на той именно почве, которую и нужно изменять? как может он понять негодность обособленности и товарного хозяйства, когда он сам обособлен и хозяйничает на свой риск и страх, хозяйничает на рынок? когда эти условия жизни порождают в нём «помыслы и чувства», свойственные тому, кто поодиночке работает на рынок? когда он раздроблен самыми материальными условиями, величиной и характером своего хозяйства, и в силу этого его противоположность капиталу настолько ещё не развита, что он не может понять, что это именно – капитал, а не только «пройдохи» да ловкие люди?
Не очевидно ли, что следует обратиться туда, где это же (nota bene[254]) общественное отношение развито до конца, где члены этого общественного отношения, являющиеся непосредственными производителями, сами уже окончательно «дифференцированы» и «отлучены» от буржуазных порядков, где противоположность уже развита так, что ясна сама собой, где невозможна уже никакая мечтательная, половинчатая постановка вопроса? И когда непосредственные производители, стоящие в этих передовых условиях, будут «дифференцированы от жизни» буржуазного общества не только в факте, но и в своём сознании, – тогда и трудовое крестьянство, поставленное в отсталые, худшие условия, увидит, «как это делается», и примкнёт к своим товарищам по работе «за чужой счёт».
«Когда у нас говорят о фактах покупки крестьянами земель и объясняют, что крестьянство покупает землю и в личную собственность и миром, то никогда почти не добавляют к этому, что мирские покупки составляют только редкое и ничтожное исключение из общего правила личных покупок».
Приведя далее данные о том, что число частных землевладельцев, достигавшее 103 158 в 1861 г., оказалось 313 529, по данным 60-х годов, и сказав, что это объясняется тем, что второй раз сосчитаны мелкие собственники из крестьян, которые не считались при крепостном праве, автор продолжает:
«это и есть наша молодая сельская буржуазия, непосредственно примыкающая и соединяющаяся с мелкопоместным дворянством».
Правда, – скажем мы на это, – совершенная правда, – особенно насчёт того, что она «примыкает» и «соединяется»! И поэтому к идеологам мелкой буржуазии относим мы тех, кто придаёт серьёзное значение (в смысле интересов непосредственных производителей) «расширению крестьянского землевладения», т. е. и автора, говорящего это на стр. 152-ой.