— Благословенъ Богъ нашъ! — провозгласилъ давно знакомый голосъ Священника, и я перекрестилась и взглянула на будущаго мужа. Въ глазахъ его была нжность и умиленіе, но на губахъ его какъ будто готова была улыбка, которая не понравилась мне. Какъ будто онъ только за меня и за Машу умилялся и радовался, а не за себя. Я долго, пристально посмотрла на него. Онъ понялъ меня, отвернулся и перекрестился. Я изрдка взглядывала на него. Онъ стоялъ, нагнувъ голову и <молился, я чувствовала это> въ глазахъ его, которые я такъ знала, было искреннее <глубокое> чувство. Отходя отъ креста и обтирая платкомъ мокрые, окропленные глаза, я подошла къ нему и взяла его за руку.
— Я вами довольна, мой другъ, — сказала я.
Онъ вынулъ платокъ и отеръ имъ мои мокрые волосы.
— Вамъ, все вамъ я обязанъ <въ лучшемъ>. Вы мой ангелъ хранитель.
— Не говорите такъ, — сказала я, съ нимъ вмст направляясь къ двери и чувствуя, что у насъ завяжется разговоръ, для котораго намъ нужно быть однимъ. — Это не хорошо, я гршница, такая же, какъ и вс. Иногда я замчала въ васъ то, что меня мучало. Вы какъ бы это только понимаете, а не чувствуете всего этаго. Я давно хотла сказать вамъ.
— Ахъ, мой другъ, не говорите про то, что было, какимъ я былъ, теперь берите меня, какимъ я есть, я вашъ, я вами думаю, я вами люблю. <Теперь съ вами молюсь и врю и буду молиться.> Я чувствую, что мн нельзя жить теперь безъ васъ <и безъ молитвы.> Я чувствую, какъ съ каждымъ днемъ таитъ мое сердце, и все прекрасное становится близко ему. Мн опять 16 лтъ становится.
— И оставайтесь такъ всегда, увидите, какъ вамъ хорошо будетъ, — сказала я.
— Какъ мн ужъ теперь хорошо, мой ангелъ!
И онъ смотрлъ мн въ глаза, и все глубже, глубже проникалъ его счастливый, довольный взглядъ.
* № 9 (II ред.)
Домъ нашъ былъ одинъ изъ старыхъ барскихъ домовъ, въ которыхъ со дня ихъ основанія ничего не измнялось изъ стараго порядка, а только въ томъ же порядк прибавлялось новое вмст съ измнявшимися поколніями и потребностями. Все отзывалось воспоминаніями о немъ, о его дтств, о его матери, отц, дд. <Кабинетъ его былъ кабинетъ его отца и дда, еще ддовская, кожанная мебель съ гвоздиками стояла въ немъ и висли портреты его отца, дда и прадда и охотничьи гравюры, привезенныя ддомъ изъ Англіи и отцомъ его обдланныя въ рамки. Шкапы съ книгами въ библіотек рядомъ были наполнены — одинъ философскими энциклопедическими книгами дда въ кожанныхъ переплетахъ съ золотыми обрзами, другой непереплетенными и неразрзанными историческими книгами отца и третій его книгами. Въ гостиной постарому стояла симетрично ддовская мебель и висли два въ золотыхъ рамахъ зеркала, картина снятія съ креста, всми принимаемая за Тицьяна, и два портрета бабушекъ>. Отцомъ его старая мебель была <отполирована за ново> и обита штофомъ, и картина снятія со креста и коверъ во всю комнату, теперь ужъ старой, были прибавлены къ украшенію гостиной. Татьяна Семеновна, уже вдовой, украсила гостиную перегородкой съ плющемъ и надла чехлы на мебель и протянула полосушки черезъ коверъ. Точно такія же прибавленія и украшенія замтны были и во всхъ другихъ комнатахъ, особенно на половин и въ комнат Татьяны Семеновны. Тамъ было столько дивановъ, диванчиковъ, ширмовъ, ширмочекъ, шифоньерокъ, шкапчиковъ, столовъ, столиковъ, часиковъ, вещицъ, все разныхъ временъ и цвтовъ и фасоновъ, ддовскихъ и ныншнихъ, что все это на первое впечатлніе поражало своей пестротой и разнородностью и загроможденностью, но потомъ все это очень пріятно соединялось въ одинъ общій характеръ домовитости и уютности, который особенно понятенъ былъ, когда среди всего этаго въ своемъ волтеровскомъ кресл сидла сама Татьяна Семеновна. Посуда, кухня, экипажи, старая прислуга, столъ — все было въ томъ же изобильномъ старинномъ и фамильномъ характер. Всего было много, все было не ново, но прочно, опрятно и по старинному красиво. Отъ всего, начиная отъ тяжелыхъ мдныхъ подсвчниковъ, изображающихъ толстаго амура, дувшаго вверхъ, отъ тяжелаго трюмо съ рзными полками, до кіе[в]скихъ соусниковъ и старыхъ лакеевъ Татьяны Семеновны и особеннаго никольскаго манера длать кашку, — отъ всего пахло хорошими старыми семейными воспоминаніями. Вс эти воспоминанія тотчасъ же сроднились со мною. Мн казалось, что я сама помнила, какъ умиралъ его отецъ такъ [3 неразобр.] на большомъ кожаномъ диван, какъ самъ Сережа, бывшій ребенкомъ самымъ прекраснымъ, живымъ и милымъ, въ мір[?], разбился головой объ уголъ, сбгая съ лстницы, какъ изъ дтской въ первый разъ перевели внизъ къ гувернеру этаго самаго кроткаго ребенка въ мір, и какъ онъ спрыгнулъ въ окно изъ залы, и его посадили въ этотъ самый чуланъ подъ лстницей, и какъ онъ, лучшій сынъ въ мір, въ растопель въ первый разъ пріхалъ большимъ посл университета. Вся эта старина, отъ разсказовъ его матери, няни и его самаго, ожила въ моихъ глазахъ и слилась съ воспоминаніями о немъ въ то время, когда я не знала его.