Федору Арищенкову2 до сихъ поръ ничего не успѣлъ сдѣлать. Я виноватъ въ этомъ. Завтра поѣду къ человѣку,3 к[оторый] ѣдетъ въ Сибирь, въ Иркутскъ, и к[оторый], навѣрное, сдѣлаетъ, что нужно и можно для больнаго.
Противъ васъ, милый А[лександръ] М[ихайловичъ], ничего не имѣю, кромѣ самаго пріятнаго и любовнаго воспоминанія о васъ.4 Мы вспоминали о васъ съ М. А. Шмитъ. Какъ вы живете? Что ваше семейство?
Братски цѣлую васъ.
Левъ Толстой.
Если я иногда подолгу, а иногда и вовсе не отвѣчаю, то простите — и старъ, и хвораю, и много дѣла радостнаго, к[оторое] кое какъ дѣлаю.
Печатается по копировальной книге № 3, лл. 97—98, хранящейся в ГТМ. Местонахождение автографа неизвестно. Основание датировки: в копировальной книге письмо находится на одних листах с письмом к Накашидзе от того же числа. Публикуется впервые.
Об А. М. Бодянском см. письмо № 29.
Ответ на письмо Бодянского из Канады от 21 августа н. ст. 1900 г.: «Сюда приехали три ходока молоканина и привезли с собой добавочное прошение об отпуске за границу. Они просили переслать это прошение Вам с просьбой к Вам передать его по назначению. Прошение прилагаю. В Александровской тюрьме в Сибири лежит опасно больной духоборец Федор Арищенков. Его выслали больным из Владикавказа, и сейчас он. (по его письму) дошел до последней степени истощения. Требуется скорая помощь. Мне думается, что Вы имеете что-то против меня. Мне очень больно это думать».
1 См. письмо № 277.
2 Духобор Федор Семенович Арищенков, будучи в 1899 г. направлен в ссылку в Якутскую область (за отказ от военной службы), не дойдя до места назначения, слег в тюремную больницу в Александровском централе, близ Иркутска. До отправки в Сибирь, еще во Владикавказской тюрьме, он тяжело захворал. Его товарищ по заключению Ф. Е. Дьячков писал 21 мая 1899 г.: «У нас Федор Арищенков заболел в тюрьме с неделю и тут болел всё время; ходил по малу, а болел лихорадкой. Я поил его сладкой хининой, ну, теперь стал поправляться, слава богу» («Духоборцы в дисциплинарном батальоне», изд. «Свободное слово», Christchurch, 1902, стр. 39). См. письмо № 261 и в книге В. Д. Бонч-Бруевича «Волнения в войсках и военные тюрьмы», изд. «Коммунист», М. 1919, стр. 146—148.
3 Об этом лице редакция сведений не имеет.
4 В вопросе о переселении духоборов в Калифорнию произошли разногласия между Бодянским и Толстым. Бодянский сочувственно относился к попыткам переезда, гарантировавшим духоборам зимний заработок в первый год, и был недоволен моральным воздействием Толстого, возражавшего против выселения из Канады (см. письмо № 257). Кроме того, намечались расхождения во взглядах: Бодянский постепенно отходил от мировоззрения Толстого, склоняясь к новым революционным взглядам кн. Д. А. Хилкова (см. письмо № 278). Бодянский писал Толстому 10 апреля 1900 г.: «Мне всегда становится тоскливо на душе, когда вспоминаю о Вас. Мне думается при этом: вот человек, с которым ты должен был бы иметь более добрые отношения, чем с кем-либо другим, а у тебя их нет. Тогда я начинаю разбирать, почему их нет, и не нахожу причины с своей стороны. Нахожу несколько поводов, которые могли послужить для Вас к напрасному недовольству на меня, но, проверяя свои чувства, не нахожу такой минуты, когда бы моя любовь и мое глубокое к Вам уважение сколько-нибудь ослабевало. Я только не могу вполне согласоваться со всеми Вашими взглядами и понятиями, и не всегда мне кажется правильным и полезным для других то, что Вы говорите, но никогда не возникало в моем уме, ни в чувстве и тени осуждения или недоброжелательства к Вам [...] Потом я считаю необходимым дать Вам и через Ваше посредство другим разъяснения по поводу переселения духоборцев в Калифорнию». Изложив подробно свой взгляд на это дело, Бодянский закончил письмо просьбой: «Если сознаете какую вину, то укажите ее, пожалуйста, и простите».
* 383. Л. А. Ергольской.
1900 г. Октября 2. Я. П.
Милостивая Государыня
Людмила Андреевна,
Письмо ваше съ рисунками и писаніями мальчиковъ я получилъ, но не отвѣчалъ п[отому], ч[то] ничего опредѣленнаго не могъ отвѣтить. Особенныхъ талантовъ по тому, что я видѣлъ, незамѣтно. Ежели же они и были бы, то, по моему мнѣнію, ничего для поощренія этих талантовъ дѣлать не нужно. Если есть талантъ, то онъ самъ выбьется. Отрывать же мальчика отъ крестьянской жизни, переводя его въ городскую и въ школу, я считаю преступленіемъ.
Стихи мальчика, к[оторый] пишетъ, никуда не годятся, но разсужденіе его показываетъ умъ и серьезность. Тѣмъ болѣе надо желать, чтобы этотъ умъ и серьезность остались въ деревенской трудовой средѣ, а не увеличили бы и такъ ужасающее количество журнальныхъ писакъ.