3 [истории частной жизни,]
4 Толстой занимался изучением эпохи Павла I, Екатерины II и Александра I в связи с работой над «Посмертными записками старца Федора Кузмича». См. т. 36.
5 В яснополянской библиотеке сохранился экземпляр этой книги: с дарственной надписью автора, вел. кн. Николая Михайловича: «Князья Долгорукие, сподвижники императора Александра I в первые годы его царствования», Спб. 1901.
6 В яснополянской библиотеке сохранился экземпляр этой книги Николая Михайловича: «Граф Павел Александрович Строганов (1774—1807). Исторические исследования эпохи императора Александра I», тт. I—III, Спб. 1903.
127. М. Л. Оболенской.
1906 г. Января 29. Я. П.
Я придрался к письму П[авла] А[лександровича], чтобы хоть что-нибудь написать тебе, Машенька милая. Собираюсь давно написать длинно, да всё не соберусь, главное оттого, что мне вас очень жалко. И знаю, что не следует жалеть и что всё как должно быть, но всё никак не могу найти тон. Хочется и упрекать вас, и ласкать, и жалеть. Мне кажется, что никуда не надо было ездить, а тем менее в Рим. В Риме с твоей слабостью это Танталово мученье. Надо бы в тихое место оздоровляющее, если верить в оздоровляющие места.
Неделание почти всегда наилучшее, а для больных тем больше. Но всё это хорошо говорить мне, здоровому, счастливому, но тебе трудно, я это понимаю, и мне очень тебя жалко. Вот и упрекнул и пожалел, а ласкать мешает мне pudeur.1 Кроме того, мешает мне разумно и хорошо писать это письмо еще то, что после прекрасной тишины, в которой мы последнее время жили, вдруг нава[ли]лись гости: Сережа,2 Буланже, англичанин-кореспондент3 и сейчас еще Булыгин4 с какой-то девицей,5 и все они сидят в зале, и я слышу крик Булыгина и раздраженный голос мама. А то было очень хорошо. Сейчас до обеда б[ыл] у Мар[ии] Ал[ександровны].6 У нее молока нет, сидит одна, хрипит в своей избушке и на вопрос: хорошо ли ей, не скучно ли? всплескивает руками. Хорош тоже Дорик, объявивший мне нынче при чтении дня Муд[рых] Л[юдей], что он, когда вырастет, будет жить один без прислуги. Хороша тоже была Маша Толстая-Оболенская, да уехала лечиться, когда она заходила ко мне. Да нет ее.
Хотел писать еще, да боюсь напишу нехорошо, еще хуже, чем это. Жалко мне очень и тебя, милый Коля. Знаю, что больше болен тот, кто над болью сидит, и особенно так терпеливо и любовно, как ты. И посоветовать ничего не могу кроме того, что теперь, я думаю, очень далеко от вас, но что одно только может помочь, несмотря на то, что покажется, боюсь, вам пошло и смешно, думать о душе. Прощайте. Целую вас. Не осудите.
Датируется по письму П. А. Буланже от 30 января 1906 г. к М. Л. Оболенской: Толстой сначала хотел сделать приписку в письме Буланже, но, раздумав, написал отдельное письмо. По копии опубликовано с датой: «30 янв. 1906 г.» в «Современных записках» (Париж) 1926, XXVII, стр. 286—287. По автографу публикуется впервые.
1 [стыдливость.]
2 Сергей Львович Толстой.
3 Кённард (Cunnard), доктор медицины, манчжурский корреспондент лондонской газеты «Tribune», провел в Ясной Поляне один день, 29 января 1906 г.
4 Михаил Васильевич Булыгин (1863—1942), знакомый Толстого, бывший одно время последователем его учения.
5 Вера Михайловна Зубрилова (р. 1889), дочь директора Богородицкого среднего земледельческого училища в Тульской губ., близкая знакомая семьи Булыгиных.
6 Мария Александровна Шмидт (1843—1911). См. т. 64, стр. 55.
* 128. О. К. Толстой.
1906 г. Января 31. Я. П.
Получил сейчас твое письмо, милая Оля, и отвечаю вместе тебе, Гале1 и Диме.2
Я знаю чуткость и чрезмерную любовь ко мне Димы, и потому мне очень больно быть хотя невольным, но поводом его огорчения. Жозя3 совершенно напрасно написал про меня, что я огорчен и, что самое невероятное, могу на мгновение сомневаться в Диме, в том, что всё, что он делает, он делает только для общего нам дела. Знаю я, как он должен быть занят теперь, и воображаю с болью, как это всё его расстраивает. Жалко и Шкарвана4 и еще больше его, не за его стесненное матерьяльное положение, а за то его чувство, которое побудило его начать всё это. Не буду говорить. Если бы я увидел Ш[карвана], я бы ему сказал.
Больно в этом то, что, получая письмо из Christchurch, я жду духовного любовного общения, подробностей жизни, чувств любимых людей, а тут разъяснения, которые не могут быть нужны между нами.