Люди чувствовали, что без установленного отношения человека ко всему нельзя жить, и так религии не было, и потому не было такого отношения, то наиболее начитанные, умные и самоуверенные люди стали устанавливать это отношение человека к миру, но не так, как устанавливает его религия, признавая основанием всего существующего человека, его сознание своего я и из этого я уже выводя его отношение к миру, а обратно: признавая основой всего бесконечный по времени и пространству и потому вполне непонятный мир, и из этого непонятного мира выводя человеческое я и его отношение к миру. И вот эта-то ложная постановка вопроса и послужила основой всех тех бесконечных, много и противоречивых и неясных рассуждений, которые называются наукой и которые представляют из себя столь же вредное и столь же грубое суеверие, как и суеверия религиозные, с к[оторыми] оно имеет очень много общего: та же самоуверенность в своей непогрешимости, тот же особенный торжественный язык, та же иерархия, те же распадения на разные толки и то же, как взбиваемая пена, всё увеличивающиеся и увеличивающиеся определения, подразделения, не могущие иметь конца, и тот же главный признак всякой лжи и суеверия — отсутствие ясности, краткости, простоты.
Так вот, милая М[арья] А[ркадьевна], в чем, по моему мнению, ваше заблуждение. Оно в том, что вы, несмотря на свое искреннее, глубокое понимание истины жизни, как она выражена не в одном Евангелии, а во всех истинных религиозных учениях: и Конфуция, и Лао-тзе, и Будды, и Кришны, вы не можете освободиться от научного суеверия, от этого научного гипноза, так сильно захватившего вас.
Ведь всё дело в том, что, если я основой своей жизни признаю свое духовное я, то же самое, какое во всех людях и даже животных и которое я называю богом, когда представляю его само в себе, а не в отдельных существах, то я изучаю прежде всего это мое я и стараюсь исправить, улучшить его, освободить его от того, чтò мешает проявлению в любви его духовности, и тогда мир мне настолько интересен и важен, насколько он в других существах соприкасается со мною. Самый же мир сам в себе я и не пытаюсь познать, да и не нуждаюсь в этом. Но совсем другое, если я за основу всего признаю мир и себя только как произведение этого мира. Тогда прежде всего то, чтò я беру за основу, мне совершенно непонятно, и не п[отому], ч[то] я не умел понять, а п[отому], ч[то] оно, по свойству своему и моего ума, недоступно мне. Всё в мире, во-первых, бесконечно велико и бесконечно мало по пространству и бесконечно по времени. Выводя же себя, свое сознательное я, из этого непонятного мира, я — то, что я знаю лучше всего — становится вполне непонятным. Но как ни странно это, а из этой основы вытекают все бредни, называемые наукой. Там, при основе я, человек сам себя изучает и исправляет и улучшает, и для улучшения и исправления себя имеет полную власть, здесь человек изучает то, что по существу не может быть понятно ему, и исправляет и улучшает то, чего он не понимает и для исправления и улучщения чего он не имеет никакой возможности. А все те экономические писатели, к[отор]ых вы цитуете, все — от Маркса до кого хотите — заняты только этим самым невозможным и нелепым делом.
Я почти уверен, что вы не только не согласитесь со мной, но посмеетесь надо мной, но не почти, а совершенно уверен в том, что через сотни, может б[ыть] больше, может б[ыть] меньше, лет люди будут так же удивляться на серьезное значение, к[отор]ое приписывает[ся] теперь тому, что называется наукой, как мы теперь удивляемся на богословие, астрологию, алхимию средних веков, будут удивляться на то, как не видали нелепости и лжи всех политических, социальных, экономич[еских] наук и той важности, к[отор]ая приписывается теперь разным ни на что не нужным астрономии, химии, физике и др.
Главное же то, что мне хотелось сказать вам и что я считаю делом огромной важности для своей жизни, для жизни всякого человека и особенно для вашей, в вашем положении, это то, что духовные силы человека ограничены. Человек, отдающий все свои силы на изучение пустых, часто вредных, ложных измышлений людей в области научного суеверия, отнимает от себя ту энергию, к[отор]ую он может и к[отор]ую свойственно человеку употребить на внутреннюю одну только нужную и дающую истинное благо человеку, внутреннюю работу нравственного совершенствования, уничтожения препятствий для проявления любви. Первая работа бесплодна и тосклива, и, главное, отвлекает от того, что одно нужно, вторая, напротив, всё больше и больше утверждает, успокаивает и дает всё бòльшую радость в жизни, одинаково во дворцах и на каторге, и на пороге смерти и в самой смерти. Если напишете мне, буду очень рад.