Кирьянов и Карпук на вырученные деньги купили немного выпивки, достаточное количество колбасы, сыра, кофе и других продуктов. Степанов сгонял на второй блок-пост, привёз командиров второго и третьего взводов. Через полчаса мы старым составом сели за стол, новеньких приглашать не стали и пусть не обижаются: это был наш коллектив, который сложился за эти пять месяцев, а их коллектив пусть складывает новый комбат.
К обеду следующего дня в деревне закипела жизнь. А проехавшись на БРДМе по улицам Лаха-Варанды, я увидел десятки грузовых и легковых машин, множество тележек, в которые были запряжены даже коровы, откуда выгружались домашние вещи и утварь. Всё это активно заносилось в дома и складировалось во дворах. Всюду, где бы не проезжал, видел обращённые на меня любопытные взгляды, как будто я был представителем совершенно другой цивилизации, а не их соотечественник. Хотя было и достаточно много весьма недружелюбных, злобных взглядов, которыми провожали проезжающую машину. Когда вернулся на блок-пост, то из-за заборов окраинных огородов стали частенько доноситься крики «Аллах Акбар», что здорово нервировало моих солдат, особенно старослужащих: так как мы знали - что обычно после этого выкрика следовал выстрел. Но останавливало солдат от ответных действий то, что голоса были детские.
В течение часа я продумывал своё поведение на митинге и свои требования, прекрасно понимая, что только жёсткими требованиями на этом этапе смогу держать обстановку под своим контролем. Теперь то я начинал понимать немецкого обер-лейтенанта, который с десятью солдатами стоял гарнизоном в русской деревне: угрозами и страхом немедленного возмездия, только так можно управлять в военное время людьми.
Перед выездом на митинг опять собрал всех офицеров: - Так ребята, сейчас мы проводим очень важное мероприятие. Батарее боевая готовность «Полная» - все на позициях пока не вернусь с митинга. Обстановка в деревне неясная, многие взбудоражены гибелью семьи своего односельчанина. Все кто оставлял вещи, подсчитывают убытки от мародёрства. Вполне возможно, боевики из Алхазурово тоже знают о митинге и постараются настроить жителей против нас, чтобы организовать как минимум провокацию, а может быть они в этот момент постараются ударить по обоим блок-постам, поэтому всем «ушки на макушке». От того сумеем ли мы навязать свою волю деревне или нет, будет зависеть дальнейшая жизнь батареи на этих позициях. Если не сумеем, то в батарее будут раненые и что самое худшее убитые.
- Алексей Иванович, Игорь едете со мной. БРДМ поставите на улице, я уже место присмотрел, оттуда хорошо простреливается вся площадь перед школой, где будет митинг. Я с себя сниму всё оружия, оставлю только «свою» гранату и ракетницу. Если со мной что случиться – бейте всех подряд и уходите. Всё ребята, через пять минут я выезжаю, остальные по местам.
Я вызвал к себе экипаж противотанковой установки, которая смотрела своими ракетами на деревню.
- Вам особая роль отводится, особенно тебе товарищ сержант, - обратился к командиру машины, - сейчас занимаете места в машине и ждётё красную ракету.
Достал из-за голенища сапога ракетницу и показал подчинённым: - Как только увидите ракету в воздухе, ты сержант делаешь пуск вон по тому сараю на возвышенности. – Я показал в бинокль сарай на склоне горы, - я тебе не приказываю, а прошу – смотри, не проворонь ракету и попади в сарай. От этого будет многое зависеть.
- Товарищ майор, не беспокойтесь – всё будет нормально.
Перед школой, куда мы приехали, бурлила огромная толпа: - Борис Геннадьевич, какие полторы тысячи? Да здесь три тысячи человек. – Ужаснулся Кирьянов, когда мы приехала и я показал место, куда он должен был поставить машину.
- Ну что ж, вечно мне достаётся самое трудное, - я поглядел действительно на очень большую толпу людей в ста метрах от нас.
- Алексей Иванович, я пошёл, - под взглядами умолкнувшей и глядевшей на нас толпы демонстративно снял с себя автомат, подсумки с гранатами и патронами. Одну гранату сунул в карман, спрыгнул с машины и решительным шагом направился к собравшимся. При моём подходе толпа слегка раздалась и оттуда выскочил взмокший и разгорячённый Рамзан. Он что-то повелительно крикнул, толпа раздалась ещё больше в стороны, освобождая проход к высокому крыльцу школы, где в креслах невозмутимо сидели, покойно положив руки на посохи, пять благообразных и представительных стариков в высоких каракулевых папахах.