"Вот так я возвращаюсь в Брайтлайт! - думала Эмма, сидя в купе поезда рядом с матерью и с интересом рассматривая пробегающие за окном леса и холмистые пустоши. - Возвращаюсь, чтобы продать старый дом и навсегда перебраться в Глумсити".
Со дня отъезда ни Эмма, ни её мать ни разу не были в Брайтлайте. Отец, пока был жив, частенько приезжал туда по делам, а возвращаясь, делился с женой и дочерью новостями. Некоторые они узнавали от него, некоторые - из писем подруг. Подруг... Теперь у Эммы их там не было. Ирэн с того дня, как получила письмо о том, что приезд в гости придётся отложить, так ни разу и не написала. Мэгги, теперь уже графиня де Волланж, давно уже слала весточки из другой страны, подписываясь, на тамошний манер, именем Марго. В последнем письме она сообщала, что скоро станет матерью четвёртого ребёнка.
Что ж, детство закончилось - его не вернуть. Раз уж суждено навсегда остаться горожанкой Глумсити - да будет так. А может, она, как Марго, выйдет замуж на чужбине и станет не миссис, а мадам. Или сеньорой. Жизнь покажет.
***
А вот и Брайтлайт! Старый дом, в котором прошло детство Эммы, дорожка, по которой она, девочка, шла в школу, старый фонарь у ворот, при тусклом свете которого она учила уроки и неловкими пальчиками плела первые кружева. Старушка яблоня, по стволу которой Эмма, несмотря на запрет родителей, карабкалась вместе с дворовыми мальчишками, по-прежнему стояла на месте, как бы говоря: "А я тебя помню".
Первые несколько дней мать и дочь посвятили уборке дома: вытирали с мебели пыль, накопившуюся за долгие годы, мыли полы, разбирали старые вещи.
- Посмотри, Эмма, что там можно перешить из платьев, - велела мать. - А я займусь секретером отца.
Девушка послушно взялась за работу. Самые ветхие она клала в кучу - на тряпки и лоскутки. Те же, с которыми ещё можно было что-то сделать, включая свои детские платьица, аккуратно складывала.
Увлечённая делом, она не сразу услышала из родительской спальни лязг и грохот.
- Матушка, Вы не ушиблись? - спросила Эмма, едва вбежав в комнату.
Но нет - мать стояла посреди комнаты. У её ног лежала любимая книга отца и осколки вазы, которую он подарил ей в день свадьбы. Впервые в жизни Эмма видела лицо матери таким злым.
- Будь ты проклят! - шептала она.
- Матушка, - испуганно произнесла Эмма. - Что за бес в Вас вселился?
- Не твоё дело, - оборвала её мать. - Иди работай.
Тут только девушка заметила, что в руке мать сжимает какой-то сложенный вчетверо лист бумаги, очевидно, письмо.
Ослушаться мать Эмма не осмелилась. Уже из прихожей она услышала, как мать посылает праху отца всевозможные проклятия и разрывает на куски тонкую ткань, должно быть, его старую рубаху. Слушать это было невыносимо, и девушка поспешила вернуться к старым платьям, недоумевая, что случилось с её милой, доброй матерью? Откуда вдруг в её сердце такая ненависть? И к кому - к человеку, которого все эти годы так преданно любила. Ещё какую-то неделю назад, когда тётя Кэти намекнула сестре, что пора бы ей подумать о замужестве, та ответила: "Нет, кроме Джона мне никто не нужен. Он мой единственный супруг". Почему же теперь она его клянёт?
Чутьё подсказывало Эмме, что ответ, скорей всего, в том письме, которое мать держала в руках. Только что в нём могло быть такого? И кто его писал?
Тем временем из прихожей послышался звон колокольчика.
- Я открою, - подала голос мать. - Элис, какой сюрприз! Проходи.
Миссис Пинкертон, соседка. Если она зашла, меньше двух часов её визит не продлится.
Ещё с порога гостья залилась весёлой болтовнёй. Когда же мать Эммы пригласила её в гостиную, с радостью приняла приглашение.
Стараясь не шуметь, девушка вышла из комнаты и, никем не замеченная, проскользнула в родительскую спальню. Конечно, неприлично вмешиваться в отношения родителей, и Эмма это понимала. Но желание разобраться в странном поведении матери оказалось сильнее.
Письма ей долго искать не пришлось. Скомканный лист лежал на полу рядом с обрывками отцовской рубахи. Озираясь, Эмма быстро подняла находку и, сжав её в кулаке, поспешила убраться, пока кто-нибудь не вошёл. Лишь у себя в комнате она развернула письмо.
"Дорогой Роберт"... Почерк отца. Похоже, то самое письмо мистеру Стокеру, из-за которого Эмме здорово попало. А ведь она действительно его не брала и даже в глаза не видела. Отец тогда его так и не нашёл - написал другое.
В начале Эмма не прочитала ничего особенного - так, бытовые дела. Но постепенно он всё больше углублялся в рассуждения, что все женщины... Нет, это невозможно было читать! Чувствовалось, что рука автора так и дрожала от ненависти.
"В Грету я влюбился, как мальчишка, - писал он. - Смешно вспомнить, как я хотел броситься с моста, когда она вышла за лорда Дадли. А ещё смешнее - как я сам женился на Беатрис, чтоб Греете досадить. И вот приобрёл в жёны такую дуру. Любит меня, готова на любые жертвы, чтобы исполнить любой мой каприз. Наивная! Надеется, что столь глупое поведение непременно вызовет в моём сердце любовь и ней или хотя бы благодарность. Как бы не так! Тот, кто готов смиренно терпеть, когда об него вытирают ноги, другого отношения и не заслуживает".