Александров, подчиняясь бездумно, хотел было зайти в постройку за магазином, но туалет оказался выгребной ямой с дыркой в полу. Вася никогда в жизни не видел подобного и оторопел от дикости отхожего места и смрада, от него исходящего. Как нашатырь, оно привело его в чувство. В углу вместо туалетной бумаги валялась книга. И не стоила бы она внимания, не окажись она одним из Васиных бестселлеров, разодранным для подтирания. И тогда разразился смех молодецкий на рассвете на бензоколонке у места отхожего. Смеялся Василий от абсурдности увиденного — вся его жизнь походила на эту книгу. Захлопнув дверь, махнул рукой, обошел кругом и помочился над оврагом, глядя на лес и поле.
Рассвет наступал своей неотвратимостью и простотой, убеждая Васю в том, что все было исполнено силой ему неведомой и неподвластной. Словно он являлся частицей вселенского творения. Частицей ничтожной, но в тоже время обладающей огромной силой, способной к научению, созиданию и безграничному росту. Он глубоко дышал и чувствовал наследие, сокрытое в его генах. И мочился он на уродов мира сего.
Этим ранним утром он был чист в своем праведном гневе, своих помыслах, надеждах и мочевом пузыре, что добавляло ему легкости физической. От удовольствия он вскинул руки вверх и потянулся сладко и протяжно, окончательно убедившись, что теперь он будет жить иначе, в соответствии со своими новыми стремлениями, оставив всю дрянь в параше за спиной. Посмотрел на часы, чтобы запомнить точное время своего откровения.
И в тот момент что-то зажглось в его животе и растеклось теплом. И почувствовал он правильность своего нового выбранного курса, и придумал, как формулу доработать, чтобы птицы легко линяли, и решил, как найти Кристину и как молить ее о прощении. И накатил гул в ушах Василия поверх стука сердца радостного, и перешел гул в звон и потух в мгновение, когда растворились и лес, и овраг, и руки его, к животу прижатые, в белизне сияния, застившего глаза распахнутые.
И долго еще молвили люди, что видели в тех краях одинокого странника, из холода утреннего тумана выходившего. И слонялся молодец в печали и образом своим поэта великого напоминал. Молвили, что являлся он в рубахе белой, залитой алой кровью на боку, тряс головой с космами кучерявыми и маялся у дороги по направлению в столицу. И прилетала к нему из-за леса с рассветом птица серенькая и неприметная, и с ней он покой находил, и исчезали они в заре утренней. А другие молвили, что это все небылицы рассказывал лысый и больной на голову егерь, что по грибы в тех местах ходил и народ пугал. А потом и вовсе молва сошла на нет. И стали просто жить да поживать, ума наживать, а лиха избывать.