Мелюзина (визжит, трагически). Все-таки вы низкий человек, Дюплесси-Морле! А я люблю народ! И запрещаю вам сомневаться в этом, глупая скотина! У меня это идет от нутра! И стоимость ваших автомобилей здесь ни при чем.
Арчибальд (важно). В самом деле, Дюплесси-Морле, думаю, что понимание народной действительности, чаяний, нужд, прав народа не имеет ничего общего с привычкой – сугубо временной – к относительному комфорту социального класса, в котором мы волей судеб были рождены.
Роза (обносит напитками всех присутствующих). Еще немного шотландского виски?
Арчибальд (рассеянно). Нет, пожалуй, немножко бурбонского.[9] По-настоящему я люблю только бурбонское. (Продолжает прерванное рассуждение.) Главное – наши убеждения. И сомневаться в этом – значит играть на руку реакции.
Мелюзина (к Дюплесси-Морле). Да, у меня три норковых манто! Да! Одно, кстати, протерто до дыр. Но эти манто для меня ничто. Главное то, что я делаю. Сартр сказал, что человек – это сумма его поступков. Я прекрасно умею обходиться джинсами и водолазкой. И вы это знаете так же хорошо, как я.
Арчибальд. Мне кажется знаменательным и очень существенным, что в среде прогнивших буржуа – они в своей гнили так же невиновны, как народ в своей нищете и бескультурии, – зарождается самосознание. (Констатирует.) Кончилось бурбонское. Пойду принесу. (Выходит.)
Труда (слушает с разинутым ртом, тихо, Шефу). О чем они говорят?
Шеф (четко). Вздор.
Труда (встает, приседает). Спокойной ночи, мсье. Мне пора идти к ребенку. И потом, из-за того что я плохо знаю французский, я не все еще достаточно хорошо понимаю.
Шеф. Успокойтесь. Я безупречно владею французским, но тоже не понимаю. Доброй ночи!
Труда поднимается наверх.
(Оборачиваясь к Дюплесси-Морле.) Что если нам вернуться к телятине? Все веселей.
Дюплесси-Морле (только того и ждал). Охотно. Итак, на чем я остановился? Тем хуже, начну сначала. (Читает.) «Хорошая телятина не подводит. Кто бы сказал, что в глубине невзрачного тупичка, в одном из самых простонародных, я бы даже сказал, самом простонародном из пригородов столицы можно получить самое аристократическое из телячьих сотэ? Выдержанное, ароматное, легкое, с тем неуловимым привкусом, который умеют придавать своим блюдам лишь домашние хозяйки, но в то же время сотэ, деликатное на вкус и аппетитное на вид, принципиальное в своей верности классической моркови и дерзостно-храброе в выборе сортов лука…».
Внезапно врывается Арчибальд, вопя как сумасшедший.
Арчибальд. Прекратите! Прекратите! Прекратите!
Дюплесси-Морле (в ярости). Опять! Да надо мной здесь издеваются!
Арчибальд (к Люси, кричит). Там Грацциано! У него автомат! Дверь! Быстрей дверь! Немедленно вызывайте полицию! (Прячется за кресло, визжит.) Спрячьте меня! Меня нужно спрятать! Заслоните меня! Он тогда не посмеет стрелять!
Шеф (выходит вперед). Ну, что вы так кричите? Что происходит?
Люси (блокирует дверь). Это Грацциано. Он в прихожей. У него автомат. Он ищет Арчибальда. Он повсюду говорит, что он его убьет.
Шеф. За его книги? Они, конечно, дурны, но все же…
Арчибальд (ища угол небезопасней). Необходимо меня спрятать! Необходимо меня спрятать! И немедленно предупредить полицию! Он же сицилиец! Вы не знаете, какие они звери!
Шеф. Да ведите же себя приличней, бог мой! Ведь смешно же так паниковать. Этот человек, конечно, просто пугает! Парижские издатели не стреляют своих авторов из автомата, что бы они там ни сделали. Есть другие способы! Я пойду поговорю с ним!
Арчибальд (воет). Нет! Не открывайте! Он меня застрелит! Я спал с его дочерью!
Шеф (останавливается, удивленно). Ну и что?
Арчибальд. Не со старшей. Не с той, которая замужем. С той все спят! С младшей!
Шеф (вскрикивает). Но ей двенадцать лет!
Арчибальд (выдыхает). Пятнадцать. А на вид все восемнадцать.
Стук в дверь. Все присутствующие из глубины своих кресел смотрят в направлении двери.
(Выдыхает.) Только не открывайте! Давайте сделаем вид, что нас здесь нет. Он меня пристрелит.
Шеф пожимает плечами и идет к двери.
(Кричит Шефу.) Не приближайтесь к дверям! Он будет стрелять. Это ловушка!
Шеф в нерешительности.
Голос Кривого (из-за двери). Это я, мсье. У меня поручение от мсье Грацциано. Можете приоткрыть. Мсье Грацциано просил сказать вам, что он поклялся Мадонной, пока я не передам поручения, не трогаться с места.
Арчибальд (стонет, забившись в свое укрытие). Вот она, Сицилия! Мадонной! Я пропал!
Шеф отодвигает задвижку и приоткрывает дверь. В щель с поднятыми руками протискивается сильно подвыпивший и как нельзя более довольный своей ролью вестника античной трагедии Кривой. За ним с поднятыми руками Мария и Артур, которого «взяли», должно быть, в комнате для прислуги. Мария с выражением покорности судьбе усаживается в углу. Дверь вновь запирают. Кривой, Мария и Артур опускают руки.
Кривой. Мсье Грацциано уполномочил меня передать вам, что или ему выдадут мсье Арчибальда, или – в противном случае – он взорвет дом.
Шеф. Автоматом?
Кривой. Нет. Автомат у него висит через плечо, правая рука на затворе, но в левой пластиковая бомба.
Шеф. Пластиковая бомба? А где он ее взял?
Арчибальд. Да у него в помещении за лавкой целый арсенал! Нужно немедленно предупредить полицию! И пусть стреляют! Это же опасный террорист! На него же карточка заведена!
Кривой. Он сказал, что при появлении первой же полицейской машины в парке все взлетит на воздух. Это, шеф, навроде как в самолетах бывает. Так что делать нечего, кроме как заткнуться и помалкивать… Штука двадцать второго калибра. И не мне вам, Шеф, рассказывать, что это такое. Этого вполне хватит, чтобы ваша гнилая крыша рухнула и всех нас придавила. (Озабоченно.) Если хотите знать мое мнение, так и насчет стен тоже… Зависит, конечно, куда он ее бросит, Шеф. Не мне вам объяснять.
Ошеломленное молчание. Никто не осмеливается пошевелиться. Арчибальд, свернувшись в клубок за своим креслом, начинает тоненько, как ребенок, плакать. На галерее в ночных рубашках появляются невероятно возбужденные девочки.
Девочки. Папа! Папа! Это потрясающе! Мы спрятались в прихожей и все слышали! Он потрясающий, твой приятель Грацциано! Он сказал, что взорвет дом. А какой он красивый! Просто Чарли Бронсон! Еще уморительней, чем в кино! Скажи, папа, это правда, что ты спал с его дочерью? Она последнее время немножко задается, но, вообще-то, она наша подружка. Нам, папа, тоже нравится Цецилия!
Ни у кого из взрослых нет сил ни улыбнуться, ни заставить их замолчать.
Шеф (шепчет в тишине, мрачно). Я всегда говорил, что бордель может породить только бордель.
Кривой. Шеф, остается одно – диалог. В самолетах иногда так делают.
Шеф (выходит вперед). Я буду с ним говорить!
Кривой (кричит ему). В непростреливаемый угол, шеф! Он психованный. Вдруг он не очень верит в свою Мадонну.