– Ты чего застыла? Нравится?
– Не то слово!
– А ты глянь, как называется экспонат! «Они раньше исполняли танец маленьких лебедей».
– Слушай, как здорово! Маленькие лебеди выросли и стали такими дивными балеринами… Хотя нет, они просто стали солистками балета… Как хорошо, с одной стороны, все понятно, а с другой – какой простор для воображения! Каждой можно придумать судьбу… Вот эту, красную, ее сжигают страсти… Видишь, какие руки… Ох, Марьянка, будь у меня большой дом, я бы ничего не пожалела и купила эти вазы… И любовалась бы ими…
– Воображаю, сколько они стоят!
– Ну, в моей двушке им по-любому было бы тесно…
Там были и еще интересные вещи, но я невольно возвращалась взглядом к танцовщицам.
– Интересно, а автор здесь? – спросила Марьяна.
– Зачем он тебе?
– Посмотреть охота!
Она подошла к пожилой смотрительнице.
– Простите, пожалуйста, а господин Гончар сегодня здесь?
– Нет, он только завтра будет. А вы хотели бы что-то купить?
– Ну, в принципе… Да!
– А что именно? Я отмечу, а вы завтра приходите.
– Вообще мне жутко понравились вон те четыре вазы. Они все скопом продаются или можно купить одну?
– Они уже проданы.
– Да? А там не написано…
– Написано, вы просто не заметили…
– Да? Может быть. Так залюбовались…
– Ладно, Марьяш, пойдем, – позвала я ее.
Мы вышли на улицу.
– Вот интересно, – начала Марьяна, – это псевдоним «Гончар»? Ваша фамилия? Гончар! А ваша профессия? Гончар!
– Ну, Гончар достаточно распространенная фамилия… А человек явно очень талантливый.
– Жалко, не удалось на него посмотреть.
– Да ну, ерунда это… Пошли кофе пить!
А в воскресенье вечером мы с Андреем Олеговичем улетели в Будапешт. И пробыли там два дня.
Едва я вошла в квартиру, как в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стояла Марьяшка с весьма загадочным выражением лица.
– Ну, как съездила?
– Нормально. Очень красивый город. Но мне там почему-то было неуютно.
– Это потому, что ты венгерского не знаешь! Привыкла везде быть как рыба в воде со своими языками…
– Может, ты и права, – засмеялась я. – Колись, что там у тебя. Такая загадочная физиономия!
– У меня, – она подняла вверх свой смартфон. – У меня тут портрет Мирослава Гончара!
– Откуда? В Сети нашла?
– Ни фига! Просто сфоткала на выставке. Вот, глянь, твой Мирослав?
У меня сердце оборвалось. Это был он! Тот же слегка нахмуренный взгляд огромных глаз… Тот же сурово сжатый рот…
– Ой, Глашка, это он, да?
– Да!
– Обалдемон! Я как чувствовала! На другой день опять поехала на эту выставку…
– Зачем?
– Любопытство заело! Я вот чуяла, что это твой Мирослав…
– Ты его тайком снимала?
– Да нет, почему! Просто подошла, улыбнулась, наговорила кучу комплиментов его творениям, он и поплыл, правда, далеко уплыть ему не дали…
– То есть?
– А баба там появилась…
– Его баба?
– Похоже, его.
– И что?
– Подошла к нему эдак по-хозяйски, взяла под руку и очень властно заявила: «Мирек, к чему это все? Девушка, вы журналистка?»
– А ты что?
– Сказала, да, журналистка!
– А она?
– «Мирослав не выносит прессу! Если вам нужно интервью, так обращайтесь ко мне, я его представитель!» Сунула мне свою визитку и тут же ушла. Вместе с ним. Практически увела. И по-моему, она не только представитель…
– А что за баба-то?
– Лет на десять его постарше, очень элегантная, противная, акцент у нее какой-то, не поняла, какой именно. Вот ее визитка, глянь!
Я глянула: «Анетта Бергстрем, галерист».
– Судя по фамилии, она шведка или что-то в этом роде.
– Но по-русски чешет совершенно свободно.
– Красивая?
– Эффектная. Но старая. И он, сдается мне, ее побаивается.
– Невероятно!
– Что, собственно, невероятно?
– Чтобы такой лихой и решительный мужик побаивался…
– А что такого невероятного? Похоже, его художественная судьба как-то зависит от этой тетки, она держит его в ежовых рукавицах…
– Значит, о нем и думать не стоит!
– А ты все еще думаешь? Обалдемон!
– Теперь больше не буду.
– А вообще-то он и вправду очень интересный, фигура хорошая…
– Да много ли толку во всем этом, если он боится и полностью зависит от старой бабы.
– Ой, Глашка, ты что, все-таки влюблена в него? По уши, да?
– Нет, я была влюблена в того, из берлинского аэропорта… И отдельно влюблена в его четыре амфоры. Я же не знала, что это он… Ох, Марьяна, и какого черта тебя понесло на эту выставку? А теперь… такое разочарование…
– Ну и хорошо! Скажи лучше спасибо! Зачем он нужен такой?
– Такой – не нужен!