Большую часть ночи они нежились на большой хозяйской кровати, обнимая друг друга и разговаривая, пока ветер плавно раздувал занавески балкона.
– Отец думает, что я буду работать в фирме, как и мои братья, когда выпущусь, – пожаловался Кастиэль однажды, прикусив язык от отвращения. – Новак, Новак, Новак и Новак. Я был бы четвертым Новаком.
– Что ж, должно быть приятно иметь хоть какую-то ясность в отношении своего будущего, знаешь, наследия, – парировала Мэг, раздраженная его неблагодарностью. – У меня нет знакомых или людей, которые могли бы порекомендовать меня кому-то. Мне придется подниматься с долбанного дна.
– Как бы странно это не звучало, но, по крайней мере, у тебя будет свобода выбора делать это на своих условиях, – ответил Кастиэль с тем приглушенным рычанием, указывающим на то, что ей все-таки удалось рассердить его. – Отец не собирается вообще предоставлять мне свободу выбора, хотя я сказал ему, что хочу работать в офисе окружного прокурора или, возможно, преподавать, как мама.
– Подожди, твоя мама – профессор? – пролепетала Мастерс. В памяти внезапно мелькнула фотография профессора Мур и незнакомой брюнетки. – Она… ты – сын Наоми? – спросила она, поднимая голову.
Кастиль моргнул: – Я думал, ты в курсе.
Мэг в ужасе уставилась на него, готовясь возразить и сообщить, что он вовсе на нее не похож и вообще откуда ей знать об этом, если у них разные фамилии…
– Подожди-ка, значит, Джесс – твоя…?
– Кузина, – медленно произнес Новак. – Дочь брата моей матери.
– Я знаю определение слова кузина! – проворчала Мастерс.
Прямо сейчас перед ней открывался целый мир новых возможностей. Она могла бы спросить его о причинах решения Джесс разорвать отношения с Сэмом. Могла бы побыть адвокатом для своего друга. Сэму больше не придется слоняться по общежитию, как забитому щенку.
Но Мастерс решила отложить этот разговор на потом. Прямо сейчас они наслаждались собственным единением и она не хотела разрушать момент.
Кастиэль, видимо, придерживался того же мнения, поскольку продолжил задавать разные глупые вопросы. Например, предпочитает ли она кошек или собак, кто ее любимый автор или что, черт возьми, она все-таки слушает, если классическая музыка ее не впечатляет.
– К чему все это? – спросила она слегка раздраженным тоном, подражая его собственному при последнем вопросе.
– Ну, я начинают подозревать, что ничего из этого о тебе не знаю, – пожал плечами Новак. – А я хочу знать.
Мэг усмехнулась и отвернулась, делая вид, что ей наплевать. Они сидели на палубе, пили газировку с шампанских бокалов и наслаждались прекрасной ночью.
– Расскажи мне что-нибудь, чего о тебе никто не знает, – попросил Кастиэль.
Мэг выдохнула, слегка придвинувшись к нему.
– Мою лучшую подругу убили.
Она надеялась, что это заставит его замолчать – так и произошло, по крайней мере, на пару секунд.
– Хорошо, – кивнул Новак. – Как это произошло?
Мэг осушила бокал до последней капли газировки. Она ненавидела вспоминать об этой истории, но ей некого винить, кроме самой себя за то, что она приоткрыла завесу тайны.
– Ее звали Лилит, – поведала Мэг. – Нам было по восемь лет.
Каждый раз, когда она вспоминала о Лилит, Мастерс видела перед собой ее любимое розовое платье; то, на которое Мэг случайно пролила кока-колу во время ее дня рождения. Лилит просто обняла ее и сказала, что уже простила подругу. У нее ведь была куча других платьев, сшитых мамой. Такой она была, девочка со светлыми волосами и небольшим пространством между передними зубами.
– Дантист сказал, что в следующем году ей должны были поставить брекеты, – сообщила Лилит во время пижамной вечеринки. Она выглядела испуганно. – Но я не хочу, чтобы он лез мне в рот!
Лилит никогда так и не поставили брекеты. Она исчезла задолго до этого.
– Обычно мы ходили от автовокзала под руки. Он находился в двух кварталах от моего дома и в трех – от ее, – заявила Мастерс. – Однажды мы попрощались перед моим крыльцом. Как и всегда… и она так и не добралась домой.
Мэг вспомнила полицейских, которые ее допрашивали и то, какой беспомощной она себя почувствовала, когда не смогла дать им никакой полезной информации. Она помнила поисковые группы, исследовавшие окрестности на протяжении всей ночи. Вспомнила отца, возвращающегося домой под ночь, и распространяющиеся в школе слухи о том, что мама Лилит проводит дни в постели, рыдая.
– Через несколько месяцев какой-той ребенок играл со своей собакой возле реки, за много миль от нашего города, – продолжила Мэг. – И собака вернулась с куском розовой ткани вместо мяча.
Убийца Лилит привязал ее тело к чему-то тяжелому и сбросил в реку, но течение все равно отнесло ее к берегу.
– Они вообще нашли того, кто это сделал? – спросил Кастиэль.
– Нет, – ответила Мэг. – Она давно умерла, вероятно, в день своего исчезновения. Вода смыла все улики. Они даже не смогли определить причину смерти.
– Похоже, у тебя до ужаса много информации о произошедшем, несмотря на то, что ты была маленькой, – отметил Новак.
– Это потому, что я пробралась в офис отца и прочитала досье, – призналась Мастерс. – Я даже не понимала большую часть написанного, но информация все равно застряла у меня в голове. У нас есть что-нибудь покрепче? – спросила она наконец, размахивая пустым бокалом. Кастиэль придвинул кулер поближе и открыл бутылку пива.
– Полагаю, это не финал истории, – предположил Кастиэль, передавая бутылку Мэг.
– Родители Лилит уехали, – продолжила Мэг, сделав глоток. – Я не знаю, что с ними случилось. Большинство пар разводятся после потери ребенка. Мне хочется верить, что они пришли к этому. После того случая родители долгое время строго контролировали своих детей. Черт, да папа начал ждать меня на автобусной остановке, а в те дни, когда ему не позволяла работа – он заставлял Тома встречать меня. А потом появился Руфус.
Руфус Тернер был миловидным сумасшедшим, который жив в разваливающемся доме на окраине города. Он держался особняком, никогда никого не беспокоил. Время от времени он напивался в городском баре, но многие так делали. Тем не менее, из-за того, что он был одиноким и эксцентричным (а также, вероятно, потому что он был черным), люди начинали болтать многие и воображать, что он причастен к убийству Лилит.
– Однажды люди чуть не взбунтовались из-за него, – сообщила Мэг. – Некоторые парни в баре слишком много выпили и начали поговаривать, что следует надрать ему задницу за то, что он сделал с Лилит. Эллен, бармен, узнала об этом и позвонила моему отцу. Он предупредил Руфуса и к тому времени, когда появились линчеватели, он заперся где-то, а они решили поджечь его дом.
– Это ужасно! – воскликнул Кастиэль.
– Такое вытворяет толпа, – пожала плечами Мэг. – Мы никогда так и не узнали, что случилось с Руфусом, но его побег только закрепил в умах жителей идею о том, что он виновен.
– А ты что об этом думаешь?
– Я думаю, что он был простым неуравновешенным стариком, который вряд ли хотел, чтобы его сожгли заживо, – подытожила Мастерс. – Я думаю, что люди часто становятся жертвами собственных предрассудков и делают неправильные выводы, основываясь на них. Вот почему я хочу стать адвокатом. Чтобы людей вроде Руфуса не сжигали, метафорически или буквально, за то, чего они не делали.
Кастиэль провел ладонью по подбородку, будто всерьез задумавшись об услышанном.
– Это очень благородно, Мэг, – заключил Новак. – Чертовски идеалистично, но благородно.
Мэг усмехнулась: – Я поделилась историей, которую никому не рассказывала, включая Сэма, и это все, что ты можешь сказать?
– Это хорошая история, – заявил Кастиэль. – Что не так?