Чувство стыда, самая его основа, закладывается в возрасте двух-трех лет. В этот период ребенок постепенно понимает, что это такое. Процесс сопровождается формированием его идентичности, которая передается прежде всего через телесность. Ребенок осознает свою психологическую и физическую силу. Он отделяется от родителей и в то же время устанавливает границы. Самыми часто употребляемыми словами в этот период развития являются «я» и «нет».
Раньше малыш любил побегать голышом и ему не приходило в голову, что нельзя обнажаться в присутствии большого количества одетых людей. Он мог горделиво демонстрировать свой пенис за столом, накрытым для кофе в гостиной. В возрасте четырех — восьми лет это «доморальное» поведение меняется. Дети больше не бегают голыми, когда все остальные одеты. Они уединяются в туалете и уже не демонстрируют всем с гордостью доказательства того, что сходили по-большому. Игры в доктора проходят только в кругу знакомых людей, за закрытыми дверями, куда взрослые не имеют доступа.
Школьник продолжает дистанцироваться — мое тело принадлежит мне! В то же время ребенок этого возраста хочет эмоциональной близости и любви. Родителям эти кульбиты, совершаемые из-за чувства стыда («Отстаньте от меня» и «Держите меня крепче!»), не всегда легко оценить и выдержать. Многие реагируют непониманием, находятся в растерянности: кто-то отпускает ребенка слишком быстро, не хочет давить на него, кто-то делает резкие замечания, дрессирует, одергивает, если ребенок переходит границы, поступает не так, как хотелось бы родителям. Затем бывают фразы типа «И не стыдно тебе?» или «Ты очень огорчишь бабушку, если не дашь ей руку!».
Изменение чувства стыда как проявление фазы развития продолжается и в школьном возрасте: дети неохотно обнажаются и возвращаются к мастурбации. Они больше не играют с фекалиями, как это иногда делают малыши. Школьники устанавливают четкие границы в том, что касается чувства стыда. Если же они их нарушают, то за этим стоит молодежно-культурная провокация, целью которой является проверка правил, ритуалов или договоренностей на прочность — а может, и крик о помощи.
За неделю до начала больших каникул я прихожу в четвертый класс начальной школы. Дети мне знакомы, так как я уже дважды бывал у них по просьбе классной руководительницы. Она сетовала на то, что ученики ее «постоянно задирают». Когда я вхожу в школу, мне навстречу выходит Фредерик, один из предводителей класса и нарушителей спокойствия. Он сияет:
— Мы сделали это!
— Отлично, оценки уже знаете?
Фредерик смотрит удивленно.
— А при чем тут аттестация?
— Ну, все-таки учебный год подходит к концу. Я думаю, тебе известно, что будет дальше.
Он мотает головой.
— Что за ерунда! Мы сделали это сегодня!
И смотрит на меня так, будто до меня доходит как до жирафа.
— Вы все еще не понимаете?
Я пожимаю плечами.
— Сегодня она с ревом убежала!
По его лицу расползается довольная улыбка.
— Кто убежал?
Фредерик глубоко выдыхает и сообщает мне со смесью жалости и понимания в голосе:
— Ну кто-кто, фрау Кальтхофф.
Это классный руководитель Фредерика.
— Что случилось?
С минуту он медлит.
— Ну, я поднялся из-за парты, встал в угол и помочился.
— Какое свинство с твоей стороны! — я едва сдерживаю эмоции.
— Так-то оно так, — отвечает мне Фредерик. — Ну а что тут можно было сделать?
Он вопросительно смотрит на меня.
— Правда, что тут можно было сделать?
— Уж точно не мочиться в угол!
— Поделом ей. Она всегда была слишком мягкотелой, так что так ей и надо!
Он качает головой.
— Никогда не было понятно, злится она на меня или на класс или нет. Правда! Никто не понимал!
— А тебе что, хотелось узнать, как далеко можно зайти?
Фредерик нахмурился.
— И?
— Мне пришлось долго стараться, прежде чем удалось это выяснить! — Он на секунду задумывается, а потом говорит с ноткой житейской мудрости в голосе: — Четыре года, представляете? Четыре года!
Совсем по-другому обстоят дела у Морица, которому шесть с половиной лет. Он посещает группу продленного дня. Закончив основные занятия, он быстро приветствует своего воспитателя Яна и, выйдя на свежий воздух, «ставит свои пахучие метки» (как Ян это называет): «Он присаживается и какает. И даже не отрицает этого. Разговоры о том, что это недопустимо, ни к чему не приводят. Когда ему однажды не разрешили выйти на улицу, он сделал это в общей комнате, в другой раз — в туалете, прямо рядом с унитазом».