— А в чем заключаются ваши ссоры? — любопытствую я.
— Ну, он просто не ложится. Все спрашивает, почему он должен спать десять часов.
Я смотрю на Кристиана, он утвердительно кивает:
— Да, так и есть!
— И что дальше?
— Я продолжаю задавать один и тот же вопрос. Почему я должен спать десять часов? — Кристиан усмехается, глядя на меня.
— А я терпеливо отвечаю! — добавляет явно теряющий терпение отец.
— Мне известны все его доводы, — усмехается Кристиан. — С ними нет проблем. Вот только они хороши для всех, кроме меня. Мне хватает и восьми часов сна!
— Это не так, — возражает отец. — И надеюсь, когда-нибудь до него это дойдет!
— Как давно у вас уже длится эта дискуссия?
— Не дискуссия: разговор, господин Рогге, у нас разговор, мы разговариваем, убеждаем, обсуждаем, — поправляет меня Кристиан, поднимая указательный палец. — Мой отец — профессиональный педагог: утром в школе он учитель, днем он наставляет маму, а вечером наступает моя очередь!
— Твою маму?
— Он и ее пытается убедить, что мне нужно спать десять часов, но в какой-то момент она надевает наушники, — Кристиан делает паузу. — И если она больше его не слушает, то наступает мой черед!
— И как долго вы можете говорить? — я смотрю на отца.
— Ну, где-то до одиннадцати, а потом Кристиан тихонько удаляется. Без разрешения!
— До одиннадцати? Каждый день?
Кристиан, довольно ухмыляясь, кивает.
— Господин Рогге, таким образом, каждый день я сплю только по восемь часов!
Подростки прекрасно понимают, когда ими манипулируют, а когда дают время разобраться в том, что имеют в виду родители. Время от времени они бывают благодарны за четкие инструкции — но если никто не нарушает их волю или не навязывает определенного поведения.
Особенно остро подростки реагируют на вопросы, в которых уже содержатся четкие установки. Логическим последствием таких разговоров становится борьба за власть. Родители любят задавать детям риторические вопросы, когда решение уже давным-давно принято: «А может, нам навестить бабушку?» или «А не пойти ли нам снова в поход?» Тогда из всех вариантов подросткам остается покорное «Да!», равнодушное «Как скажешь!» или открытое сопротивление.
Мать Франца обратилась ко мне, потому что уже не знала, как быть. Каждое утро у них с сыном происходят ожесточенные споры. И теперь она просит совета. Но в назначенное время приходит не она, а двенадцатилетний мальчик. Густая шевелюра, огромные карие глаза, вежливо-сдержанный, при этом уверенный в себе взгляд. Когда я спрашиваю его о матери, он улыбается.
— Она высадила меня здесь и уехала. Думает, что проблема заключается во мне!
— А что за проблема?
— Ну, эта, с утренней ссорой. Разве мама не рассказывала?
— Да, было дело. Но почему, как думаешь, нам с тобой нужно пообщаться?
— Потому что из-за меня мама каждое утро заводится, как движок болида, с пол-оборота!
Я киваю.
— Да, твоя мама рассказывала!
Но прежде чем я могу продолжить, Франц заявляет:
— Все верно, господин Рогге, так оно и должно быть!
Мне становится смешно.
— Не понимаю, Франц! Лично мне утром тоже хочется тишины и спокойствия, никакого стресса!
— И мне!
— Тогда зачем ты устраиваешь этот спектакль?
— Спектакль — это хорошо, — смеется он. — Хороший такой спектакль. Вот бы вы могли посмотреть на все это одним глазком!
— Твоя мать здорово волнуется!
— Слишком. Она хочет быть лучшей матерью на свете!
Я пожимаю плечами.
— Вы ее не знаете, — объясняет мне Франц. — Она хочет быть лучшей матерью, но она ужасно ворчлива по утрам. Она и встает-то только для того, чтобы приготовить мне завтрак — чтобы никто не мог упрекнуть ее в том, что она плохая мать. Я же по утрам в прекрасном настроении. Смеюсь, насвистываю себе что-то под нос. Но вы бы видели маму! Настоящая ведьма, энергетический вампир!
Он начинает немного злиться.
— Я уже тысячу раз говорил, что ей не нужно готовить мне завтрак. Но она продолжает… — На мгновенье он замолкает. — А потом я прихожу на кухню, улыбаюсь, радостно что-то насвистываю, говорю ей дружелюбно: «Доброе утро!»
Он передразнивает мать: поджатые губы, хмурый взгляд: «Доброе!»
— Тогда я говорю совершенно спокойно: «Тебя что-то мучает?» — «Нет!» — выкрикивает он, подражая своей матери. И улыбается мне: — Я даю ей еще один шанс!
— И как это выглядит?
— Спрашиваю: «Правда, тебя ничего не гложет?» — «Нет!» — выпаливает она. Ну и тогда я, — в его улыбке сквозит житейская мудрость, — бубню минутки три себе под нос, придираюсь к холодному какао или слишком сладкому варенью. Она начинает закипать.