Наконец, по мере развития опытных наук и умножения фактов, составляющих предмет их изучения, весьма возможно, что и эмпирические законы от более ограниченного значения получат более широкое обобщение. Так уже случилось в химии. По мере расширения наших сведений о химических свойствах тел, закон химического сродства, установленный Кавендишем, подвергнулся более обширному обобщению и вошёл, как составная часть, в более широкую атомистическую теорио Дальтона, которая, в свою очередь, составила часть ещё более широкой теории Фарадея (о тождестве химического сходства и электрического притяжения); а эту последнюю теперь поглощает теория Максвелла, и, несомненно, со временем явится ещё более общая теория, которая поглотит в себе все предыдущие, но среди всех этих теорий практическая химия стоит и останется непоколебима. Точно так и закон подобия, быть может, некогда составит, даже наверное составит, часть какого-нибудь более всеобщего терапевтического закона, но открытие такового не может произвести революции в практической гомеопатии. Гомеопатическая фармакология ещё далека от совершенства, в этой области предвидится ещё богатая жатва; здание гомеопатии ещё не окончено и должно украситься надстройкой новых этажей, но основание его заложено прочно и остаётся твёрдым и необходимым фундаментом для роста и увенчания всего здания.
Таким образом, гомеопатия несомненно удовлетворяет первому требованию всякой науки — способности к бесконечному развитию и обогащению в однажды данном направлении и к бесконечному приращению новыми фактами без разрушения уже воздвигнутых частей и основания.
Вторым признаком «научности» индуктивной науки — это возможность приложения к ней дедуктивного метода, т. е., исходя из общего индуктивного закона, выводить из него частности и практические приложения, и путём силлогизма, без помощи наблюдения фактов, распространять индуктивные законы на новые и ещё небывалые случаи; другими словами, возможность предвидеть и предсказывать осуществление ещё несбывшихся фактов и явлений. Следовательно, задача слагается так: на основании данного опытного закона и данной одной серии явлений, определить неизвестную другую серию явлений.
Возможность такого предсказывания мы видим самым наглядным и убедительным образом в точнейшей из всех наук, в астрономии, которая с математической точностью предсказывает солнечные и лунные затмения и взаимные положения светил друг к другу во всякую данную минуту за десятки или сотни лет вперёд. А одним из наиболее блестящих осуществлений вышеупомянутой задачи служит открытие Нептуна. Вы знаете, что если бы планеты находились под влиянием притяжения одного Солнца, то орбита их движения представляла бы правильный эллипсис, в одном из фокусов которого находится Солнце. Но кроме притяжения Солнца, планеты, под взаимным влиянием их друг на друга, испытывают ещё добавочные притяжения, которые нарушают их правильный ход и придают им в каждую данную минуту положения, несколько различные от тех, которые они должны были бы занимать, если бы находились под действием одного солнечного притяжения. Отсюда — так называмые пертурбации, т. е. известные уклонения от эллиптического движения планет. И вот, на основании тщательного наблюдения пертурбаций Урана, астроном Леверье предсказал существование другой планеты, до тех пор совершенно неизвестной и ещё никем не виданной, и точно вычислил её величину, диаметр, объём, массу, плотность, расстояние её от Солнца и орбиту движения вокруг Солнца. Задача была такова: на основании данного опытного закона притяжения и данной одной серии явлений, а именно известных, наблюдавшихся, но ещё необъяснённых и непонятных пертурбаций Урана, требовалось найти неизвестную вторую серию явлений. Длиннейшие и многосложнейшие математические вычисления показали, что эта вторая серия явлений и заключается в притяжении какой-то другой, ещё неоткрытой планеты определённого объёма и величины и занимающей определённое место на небесном горизонте. Через шесть месяцев, действительно, другой астроном — фамилию забыл — устремляя внимание в указанном направлении, в первый раз увидел в телескоп предсказанную планету — Нептун, и, таким образом, была доказана правильность вычислений Леверье, а вместе с тем и правильность индуктивного закона, положенного в основу этих вычислений.
Точно так и в химии естественная система элементов проф. Менделеева даёт возможность предвидеть существование ещё неизвестных и неоткрытых элементов с определённым атомным весом и определёнными химическими свойствами. Так, галлий ещё не был открыт, но уже было предсказано его существование, вычислен его атомный вес и указано его место в ряду химических элементов, а именно — между алюминием и индием. И действительно, дальнейшие исследования вскоре открыли существование галлия с заранее предсказанными ему химическими свойствами.
Найти порядок, в котором совершаются факты наблюдений, открыть закон, которому подчиняются явления природы, а тем более предсказывать явления, которые ещё не осуществились, но должны осуществиться в более или менее далёком будущем, это значит достигнуть высшей возможной точки развития в области опытных наук и служить доказательством понимания с нашей стороны языка природы и постижения смысла её законодательных актов. Дальше этой степени совершенства естественные науки идти не могут, потому что тайные мотивы деяний природы и внутренняя сущность и первопричины её механизмов навсегда останутся сокрыты от ограниченного человеческого ума, и Гёте прав, когда говорит: «Ins Innere der Natur dringt kein erschaffener Geist».
Прилагая опять вышесказанное к терапии, мы должны опять сказать, что терапия, как опытная наука, имеющая дело с двумя сериями опытных явлений, а именно с явлениями естественных болезней и лекарственных действий на человеческий организм, должна не только представить нам закон, выражающий общее и постоянное отношение между явлениями болезни и явлениями лекарственного действия, но, мало того, с помощью этого индуктивного закона научная терапия должна быть в состоянии разрешать дедуктивную задачу предсказывания будущих фактов, по известному уже вам типу: на основании данного терапевтического закона и данной одной серии явлений, определить или предсказать, какова должна быть вторая серия явлений. А именно: имея, например, терапевтический закон и явления болезни, подлежащей лечению, терапия должна в точности предсказать, каковы будут действия лекарства, с помощью которого должна быть излечена болезнь, хотя бы это лекарство ещё вовсе не было известно или хотя бы действия его ещё не были изучены. И обратно, имея терапевтический закон и явления изученного лекарственного действия, терапия должна быть в состоянии предсказать, какие естественные болезни будут излечиваться данным лекарственным веществом, хотя бы эти естественные болезни ещё вовсе не были известны или не встречались бы ещё ни разу в наблюдении или в практике врача.
Спрашиваю опять, sine ira et studio, удовлетворяет ли этому требованию господствующая терания?
Очевидно, нет.
Рациональная школа, исходящая в своих терапевтических действиях из теории сущности болезни и теории действия лекарства, никогда не может предсказать наперёд, какие неизвестные ещё лекарства должны излечивать данную болезнь или какие неизвестные ещё болезни должны требовать для своего излечения данных лекарств, потому что теории болезней и теории действия лекарств ежедневно меняются и то, что казалось рациональным вчера, завтра наверное будет признано нерациональным и невежественным; следовательно, предсказать вперёд, каков будет рациональный план лечения любой болезненной формы через месяц или через год, невозможно, потому что неизвестно, каковы будут господствующие теории сущности болезней и лекарственного действия.
Статистическая школа, исходящая в своих терапевтических действиях из сравнительных результатов лечения одной и той же болезни по разным методам, очевидно, тоже не может предъявлять претензии на предвидение и предсказание лекарственных средств против новых болезненных форм, потому что её заключения требуют предварительных человеческих жертв на алтарь Эскулапа, и без прошлого, горького и печального опыта, она принципиально не в состоянии решить, который из многих способов лечения данной болезни лучше или хуже других.
Следовательно, привилегированная терапия не удовлетворяет и этому второму требованию науки.
Ну, а как гомеопатия?
Из самого слова «гомеопатия», или из её опытной формулы «подобное подобным лечится», уже прямо вытекает, что если дана одна серия явлений, положим, явления данной болезни, то индуктивный закон отношения сразу указывает на соответствующее средство, если только оно содержится в лекарствоведении, или предсказывает физиологические свойства ещё неисследованных лекарственных веществ, и на это указание можно положиться с безусловным доверием, хотя бы ни один случай данной болезни еще никогда не подвергался лечению; и наоборот, если хорошо изучены физиологические, т. е. болезнетворные свойства данного лекарственного вещества, то врач с достоверностью может предсказать, какие болезненные формы оно будет излечивать, хотя бы такие болезненые формы ещё никогда не наблюдались или никогда ещё не служили объектом лечения, ни в его собственной практике, ни в практике других врачей. Каждый врач-гомеопат чуть ли не ежедневно разрешает такие дедуктивные задачи, встречая пациентов с совершенно своеобразными, исключительными и характерными жалобами и страданиями, и с уверенностью назначая против этих жалоб или страданий такие лекарственные вещества, которые содержат в своих патогенезах такие же страдания, хотя бы раньше ему ни разу не приходилось встречать подобных больных или назначать соответствующее лекарство. Не буду вас угощать случаями из собственной практики, которым тут не время и не место, но приведу лишь два общеизвестных исторических случая.