Вот из чего исходил Писарев, разрабатывая в 1863–1864 годах свою программу «реализма», которую и до сегодняшнего дня истолковывают порой как некую чисто просветительскую теорию «малых дел». Да, это было просветительство, по просветительство с далеко идущими целями — революционное просветительство, как его понимал Писарев.
Вот почему в центр своего внимания Писарев ставит фигуру Базарова. Характер героя «Отцов и детей» Тургенева был дорог критику прежде всего тем, что он давал возможность для выявления той положительной программы действий, которую выдвигал Писарев.
Антонович, исходя из этих намерений писателя, расценивал «Отцов и детей» как антинигилистический, клеветнический роман. Вместо того чтобы говорить о характере, типе Базарова, о том реальном жизненном явлении, которое стоит за ним, он представил дело так, будто содержание романа исчерпывается авторским стремлением очернить молодое поколение.
Писарев справедливо критиковал Антоновича за измену «добролюбовским преданиям, за то, что в статье «Асмодей нашего времени» он отступил от добролюбовских принципов «реальной критики».
Не субъективные намерения Тургенева, но объективный результат исследования жизни художником, который «не способен лгать», положил Писарев в основу статей «Базаров» и «Реалисты», точнее — ряда статей, так или иначе посвященных «базаровскому типу». В этих статьях он подробнейшим образом анализирует противоречивый характер тургеневского героя, раскрывает и объясняет главенствующие черты его духовного и нравственного облика. Шаг за шагом показывает он отношение Базарова к друзьям, к труду, к обществу, к любимой женщине, отделяя истинное от фальшивого, привнесенного в роман субъективной авторской неприязнью.
В статье «Прогулка по садам российской словесности» Писарев объяснял, что его пристальное внимание к Базарову не преследовало цель прославления романа Тургенева. Дело в том, что «тупые филистеры» постарались выдать Базарова за чудовище. Они запугивали молодежь: ваши идеи приведут всех прямым путем к этому ужасному результату. А «близорукие реалисты», подобные Антоновичу, действительно приняли Базарова за чудовище и стали доказывать, что их идеи не имеют ничего общего с Базаровым. «На этой позиции реалистам грозило неизбежное поражение, потому что филистеры могли доказать как дважды два — четыре, что Базаров — не клевета, не карикатура, а совершенно верный итог реалистических тенденций. Поэтому надо было повернуть вопрос иначе: надо было доказать, что Базаров — не чудовище, а мыслящий работник и превосходный человек… Ряд статей о Базарове был написан затем, чтобы защитить и разъяснить весь строй наших понятий, а не затем, чтобы выставить напоказ красоты тургеневского романа».
Это очень важное и точное признание критика. Его статьи об «Отцах и детях» преследовали цель защитить не только образ Базарова, но и весь строй понятий демократии 60-х годов. Писарев не только защищал и объяснял Базарова — он выявлял самые существенные стороны своего мировоззрения, комплекс своих общественных убеждений.
«…Размножать мыслящих людей — вот альфа и омега всякого разумного общественного развития», — утверждал Писарев.
Писарев разрабатывает и осуществляет на практике тщательно продуманную программу фронтального воздействия на души людей, и прежде всего разночинной молодежи из «образованных классов», с тем чтобы вырабатывать умственный «фермент», который шевелил бы и возбуждал мысль общества, будил сознание народа, причем в строго определенном направлении. Главным полем борьбы, основной сферой приложения сил являлась для Писарева сфера сознания, общественной нравственности. Коль скоро прямые призывы к революции не дают, не могут дать желаемого результата, надо идти вглубь, надо осуществлять глубокую вспашку человеческого сознания и, перепахав его, засевать теми семенами, которые впоследствии дадут желанные плоды.
Борьба за «эмансипацию личности» для Писарева и оборачивалась в первую очередь развенчиванием ветхозаветной, официозной, охранительной идеологии и морали, той «искусственной системы нравственности», того «умственного и нравственного рабства», которое «медленным ядом отравляет нашу жизнь».
В этом суть так называемого «нигилизма» Писарева и его сподвижников, который заключается в отрицании всей системы современных им социальных и нравственных отношений ради утверждения высокого гуманистического идеала.
Вокруг так называемого русского «нигилизма» в процессе идейной борьбы с ним, в ходе последующей идеологической борьбы в современном мире воздвигнуты горы лжи, цель которой — представить русских революционеров-демократов голыми «отрицателями», «разрушителями» без позитивной, положительной программы действий, чье миросозерцание будто бы исчерпывается еловом «nihil» — «ничто, ничего».
Как известно, именно журнал «Русское слово», ведущим публицистом которого и был Писарев, считался главным органом «нигилизма». Термин этот распространялся некоторыми и на русскую революционную демократию в целом.
Но нельзя забывать о полемичности этого термина. Он укрепился за определенным течением русской общественной мысли, связанной в первую очередь с Писаревым и журналом «Русское слово», после выхода романа И. С. Тургенева «Отцы и дети», главный герой которого, Базаров, и был поименован автором «нигилистом»-. В этом проявлялась как раз сложность, полемичность, неприятие либералом Тургеневым молодого, дерзкого героя-разночинца. По определению же Писарева, Базаров был не «нигилист», по «реалист». Критик сконцентрировал свое внимание па позитивных началах, которые таились в глубинах этого характера.
Со временем термин «нигилист» стал бранной кличкой, используемой реакционной литературой и журналистикой в борьбе с революционной демократией, — вспомним «Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, «Марево» В. П. Ключникова, «Некуда» Н. С. Лескова и др.
«Нигилизм» Писарева и «Русского слова» но был отрицанием ради отрицания; его конечная цель заключалась в том, чтобы натолкнуть читателей «на мысль о необходимости подвергнуть тщательному и смелому пересмотру существующие формы, освященные веками и потому подернувшиеся вековой плесенью».
Программа «реализма» далеко ее исчерпывалась чисто негативной стороной — сокрушением идеологических и нравственных основ старого общества. Казенной, охранительной морали противопоставлялась новая система нравственности, общая для революционной демократии 60-х годов, — разумный эгоизм.
Мы недооцениваем революционное содержание этой системы нравственности, которую разрабатывали и Герцен и Чернышевский, которая уходит корнями в просветительство Великой французской революции и которую наши шестидесятники восприняли прежде всего из философии Фейербаха.
В ленинских «Философских тетрадях» содержится следующая мысль: «Под эгоизмом я разумею не эгоизм «филистера и буржуа»… а философский принцип сообразности с природой, с разумом человека, вопреки «теологическому лицемерию религиозной и спекулятивной фантастике, политической деспотии» [5] .
«Очень важно», — подчеркивает Ленин.
Ленин имеет здесь в виду следующее место у Фейербаха:
«Я понимаю под эгоизмом любовь человека к самому себе, то «есть любовь к человеческому существу, ту любовь, которая есть импульс к удовлетворению и развитию всех тех влечений и наклонностей, без удовлетворения которых человек не есть настоящий, современный человек и не может им быть».
«Разумный эгоизм» — мораль человеческой пользы — явился для шестидесятников прежде всего ярко выраженной антикрепостнической, антидеспотической, антиклерикальной системой нравственности. Эта мораль ставила человека в центр мироздания как конечную и главную цель бытия. «Разумный эгоизм» выводил человеческую нравственность из материалистических, точнее — антропологических предпосылок: ощущений, эмоций, чувств человека, и разрушал церковные, идеалистические, спекулятивные основы нравственности. Во времена деспотизма и крепостничества с его принижением и уничижением