Есть, впрочем, еще одна легенда, иллюстрирующая степень интриганства, царившего в кремлевских коридорах власти. Согласно этой легенде, на самом деле смерть летчику планировал Сталин. На следующий день после рокового полета Чкалов будто бы был приглашен на охоту. Там он и «должен был погибнуть от так называемого обратного выстрела». Для этого было все подготовлено, вплоть до специально изготовленной пули. Да вот Берия опередил.
До сих пор, рассматривая заданную нами тему смерти, мы опирались на свидетельства, если можно так выразиться, сторонних наблюдателей. Это был, что называется, взгляд извне. Как мы видели, таких свидетельств в городском фольклоре накопилось довольно много. Они бесценны. И каждое в отдельности. И в совокупности. Но все они не идут ни в какое сравнение с единственным наблюдением за процессом умирания изнутри, с другой, так сказать, заинтересованной стороны. В арсеналах городского фольклора оно сохранилось благодаря легенде о смерти крупнейшего ученого, первого русского нобелевского лауреата, физиолога Ивана Петровича Павлова.
Умер Павлов при обстоятельствах самых загадочных. Однажды почувствовал обыкновенное «недомогание гриппозного характера». Зная о своем организме больше, чем кто-либо, а «скроен» он был, по мнению современников, «более чем на сто лет», значения болезни не придал. Однако поддался уговорам родных и врача пригласил. Между тем вскоре недомогание отступило, Павлов почувствовал себя хорошо, был необыкновенно взволнован и возбужден. Ему вспрыснули морфий, он успокоился и уснул. Во сне и умер.
Но и тут родилась легенда о том, что умереть ему помогли. Будто бы с помощью яда. В преддверии 1937 года органам НКВД вовсе не нужен был человек, который оставался единственным, кто «открыто критиковал сталинские злодеяния». Вот только две выдержки из его писем в советское правительство: «К сожалению, я чувствую себя по отношению к Вашей революции почти прямо противоположно Вам. Меня она очень тревожит… Многолетний террор и безудержное своеволие власти превращает нашу азиатскую натуру в позорно рабскую. А много ли можно сделать хорошего с рабами?» И вторая: «Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было».
Но и этого для демонстрации своих взглядов ему казалось недостаточным. Никогда не носивший орденов Российской империи, после Октябрьского переворота 1917 года он публично гулял по городу, надев дореволюционный парадный мундир и все свои ордена, останавливался около каждой церкви и крестился.
После его смерти люди при встрече друг с другом говорили, что «умер последний свободный гражданин России». И передавали друг другу легенду о том, как умирал великий ученый. Он собрал всех своих учеников и стал диктовать ощущения человека при переходе из одного мира в другой. Последними его словами были: «Ну вот, коллеги, я и умер, — но тут же тихо продолжил: — Но заметьте, щетина и ногти у меня продолжают расти». В этот момент, как утверждает легенда, в дверь постучали. Некий посетитель просил Павлова принять его. Ему вежливо отказали: «Академик Павлов занят. Он умирает».
Мифология петербургского дна
№ 6, 2015 г.
В 1842 году в Париже вышел в свет роман французского писателя Эжена Сю «Парижские тайны», в котором практически впервые были блестяще изображены картины парижского «дна» на фоне романтической истории из жизни богатых и бедных. Роман приобрел невиданную известность и популярность во всем мире. Как единодушно отмечали литературные обозреватели, интригующая тема судьбы социальных низов стала популярной. Один за другим выходят романы-подражания с однотипными названиями: от «Лондонские тайн» и «Киевских трущоб» до «Тайн Нижегородской ярмарки».
На русский язык «Парижские тайны» были изданы в переводе В. Строева менее чем через два года после выхода парижского оригинала. В пишущем и читающем Петербурге роман вызвал буквально взрывной интерес к злачным, асоциальным местам собственного города. Почва была хорошо подготовлена. Достаточно сказать, что в это же время Н. А. Некрасов готовил к изданию сборник «Физиология Петербурга». Да и многие русские читали французский роман Эжена Сю в оригинале. В газетах и журналах стали публиковаться многочисленные социально заостренные фельетоны и очерки из жизни нижних слоев петербургского общества. Даже Федор Михайлович Достоевский в литературном фельетоне «Петербургские сновидения в стихах и прозе» осторожно не то оправдывается, не то признается: «Если бы я был не случайным фельетонистом, а присяжным, всегдашним, мне кажется, я бы пожелал обратиться в Эжена Сю, чтоб описать петербургские тайны». Наконец, с заметным опозданием в двадцать лет, во многом по образцу «Парижских тайн» был написан роман Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы». Долгие годы мучившая петербургского обывателя жажда была удовлетворена. Впервые опубликованный в журнале «Отечественные записки» в 1864 году, роман на долгие десятилетия стал одним из самых знаменитых произведений на тему «сытых и голодных».