В XVIII веке население Петербурга в основном росло за счет принудительных мер правительства, которое насильно сгоняло на строительство города плотников, каменщиков, землекопов, мастеровых и даже торговых людей. Кроме того, богатая петербургская знать переселяла в столицу своих крепостных, составлявших их многочисленную городскую челядь.
В XIX веке, особенно во второй его половине, положение изменилось. С отменой крепостного права Петербург стал центром притяжения тысяч крестьян, порвавших с землей и в большинстве своем искавших постоянного заработка, в меньшинстве — случайного обогащения, легкой свободной жизни, неожиданного поворота судьбы. Население столицы начало стремительно расти. Город, едва насчитывавший в 1861 году полмиллиона жителей, к 1900 году занял четвертое место в мире по численности населения, уступая лишь Лондону, Парижу и Константинополю. Перепись 1900 года среди полутора миллиона жителей столицы зарегистрировала 718 410 крестьян, прибывших из 53 губерний необъятной России.
Причины миграции сельского населения в разных регионах страны были различными. Но несмотря на то, что фольклор утверждает, будто «от каждого порога на Питер дорога», легко заметить, что наибольшей миграционной активностью отличались близлежащие к Петербургу губернии: Ярославская, Тверская, Новгородская, и особенно — Псковская и Витебская, по территориям которых в середине XIX века пролегла первая в России железнодорожная колея. Вот почему псковские и витебские крестьяне чаще всего становились кузнецами и текстильщиками, портными и сапожниками, работницами табачных фабрик и прачками, то есть петербуржцами в первом поколении, петроградцами во втором и третьем, ленинградцами и вновь петербуржцами в последующих. К этому времени в богатом арсенале петербургской фразеологии относится и появление одной из самых исторически точных петербургских поговорок: «Псковский да витебский народ самый питерский».
Необратимые процессы капиталистического развития пореформенного Петербурга тонко почувствовала всегда совестливая и ответственная за происходящее в мире русская литература. Пушкинский Петербург катастрофически превращался в Петербург Достоевского — город, представлявший собой социальный тупик, в котором сходятся все дороги и из которого не ведет ни одна. Опьяненные иллюзией свободы и призраком обогащения провинциальные русские растиньяки бросились на завоевание русского Парижа в честолюбивой надежде стать вершителями судеб и властителями умов. В столицу приезжали на заработки, на службу, «на ловлю счастья и чинов», на учебу. В особняках знати жило множество слуг, выписанных вельможами из своих сельских имений. Слуг было так много, что даже у Пушкина, который, как известно, вечно нуждался в деньгах и умер, не оплатив гигантские долги, их насчитывалось пятнадцать. Что же говорить о графе Строганове, у которого служило едва ли не 600 человек.
Вся эта огромная масса пришлого населения, завороженная фантастическими снами и святочными рассказами, верила в «свой» Петербург, когда бросала насиженные места и устремлялась в столицу. Но холодный, расчетливый, недосягаемо вельможный Петербург все ставил на свои места. Он славился стремительными обогащениями и катастрофическими падениями; одних любил, к другим был равнодушен, одних безоговорочно принимал, других отталкивал как инородные тела. В городском фольклоре это фиксировалось безошибочно точными пословичными формулами успеха, а чаще всего неуспеха: «Кого Питер полюбит — калач купит, кого не полюбит — последнюю рубаху слупит»; «Питер бока повытер»; «Матушка Нева испромыла нам бока»; «Питер — карман вытер» и так далее и так далее.
Сословный и чопорный Петербург быстро разрушал иллюзии искателей счастья. Отрезвевшие псковичи и ярославцы, помятые жизнью и потертые бедностью и унижением, если не возвращались на «круги своя», то превращались в извозчиков и лакеев, мелких чиновников и ремесленников, на всю жизнь усвоив житейскую истину о хорошем городе Питере, который «бока вытер». В Вологодской губернии над парнями, которые уехали в Петербург в надежде разбогатеть, а вернулись в свою деревню без денег, смеялись: «Напитерился». В той же Вологодской губернии родилась поговорка: «Питер кому город, а кому ворог».
Тема денег в петербургской мифологии становится едва ли не ведущей. Чаще всего это взгляд на Петербург не изнутри, а извне: «В Петербурге денег много, только даром не дают»; «В Питере денег кадка, да опущена лопатка, кадка-то узка, а лопатка-то слизка»; «В Питере деньги у потоки не висят». В смысле: денег даром не дают, с неба они не падают. Поговорка записана в Пудожском уезде, где потока — это водотечник, нижний свес кровли, желоб.