И с недовольным видом консул укроется за собственным невежеством; ведь нашей бедной родины не знают не только ее простые жители, но даже отечественные географы.
С мадонной между тем надо жить настороже. Я продолжаю ненавидеть эту алчную тварь, наделенную, словно рак, двумя щупальцами: бесстыдством в любви и хитростью в денежных делах. Но сейчас меня больше всего возмущает ее притворство, едва ли уступающее моей проницательности. Оно уже дало себя знать несколько дней тому назад. Неужели, как это думает Рамиро, она получила известия не в мою пользу? От кого? - от Барреры, от Лесмеса, от Кайенца?
- Сораида, тот, кто сказал бы, что ты изменилась ко мне, был бы прав.
- Аллах! Раз ты предпочитаешь индианок...
- Ты сама прекрасно знаешь, что это ложь. Итак, твоя перемена вызвана охватившим меня порывом жалости... А ты еще упрекала меня за то, что я не возвращаю тебе долг. Я назову тебе того, кто может подтвердить мою честность. С этим человеком я имел дело в прежнее время. Теперь он живет в этой глуши и может заверить тебя в моей порядочности! Когда возвратится лодка, отправленная в Манаос, я поеду искать его на Ягуанари, потому что должен ему несколько конто. Его зовут Бар-ре-ра!
Мадонна привскочила на постели и разинула от изумления рот:
- Нарсисо Баррера - твой земляк?
- Да, тот самый, что имеет дела с Песилем. Он, еще не зная меня, оказал мне большую честь: переслал деньги на верхний Ваупес для вербовки индейцев и пеонов. Потом я получил распоряжение от него прекратить вербовку, потому что он сам собирался законтрактовать людей на Касанаре. Это на редкость предприимчивый, смелый человек. Он предлагал в последнюю минуту уступить мне по низкой цене лишних сирингеро. И это - несмотря на то, что я ему был должен. Я поеду повидаться с ним, возвращу ему деньги и заключу выгодную сделку, теперь на Ваупесе за гомеро дают хорошие деньги. Если бы я мог, я торговал бы не каучуком, а каучеро!
При этих словах мадонна, упираясь руками в мои колени, воскликнула:
- Пеоны Барреры ничего не стоят! Голодные, зачумленные люди! На Гуайниа они высаживались всюду, где видели ранчо поселенцев, грабили то, что попадало им под руку, пожирали, что могли: кур, свиней, сырую муку, корки от бананов. Они кашляют, как дьяволы, и жрут все, как саранча! Приходилось стрелять по ним, чтобы заставить их отчалить. Песиль выехал по реке им навстречу до границы своих владений в Сан-Марселино. Среди них было несколько колумбиек, и Баррера продал мне одну по сходной цене.
- Как ее зовут?
- Не знаю!.. А тебе интересно это знать?
- Да... Нет... Будь она здесь, я поговорил бы с ней, во-первых, чтобы получить от нее сведения об этих каучеро, а во-вторых, чтобы приказать ей быть осторожней и осмотрительней.
- В чем осмотрительней? Почему?
- Я не могу быть доверчивым с той, кто мне не доверяет.
- Скажи! Скажи! Разве у меня были секреты от тебя?
Тогда я поставил вопрос ребром:
- Сораида, я хотел бы отблагодарить женщину, подарившую мне свои ласки. И я ни в коем случае не допущу, чтобы ты рисковала собой, неосторожно доверившись мне. Сораида, здесь все знают, что ты по ночам переправляешь каучук из складов Кайенца на свою баржу...
- Ложь! Все это подлая ложь твоих товарищей! Они меня ненавидят!
- И что женщина по имени Грисельда написала моим товарищам письмо...
- Ложь! Ложь!
- И что Кайенца предупредили о том, что здесь происходит...
- Твои товарищи? Так вот чем они занимаются! И ты позволил им это?
- И что несколько гомеро нашли место, где спрятана твоя пиратская баржа...
- Аллах! Что мне делать? Меня теперь ограбят.
Она с плачем схватила меня за руку, но я оттолкнул ее и ушел, повторяя с язвительным смехом:
- Ложь! Ложь!
Я побывал в хижине Кабана. Вакарес валялся в гамаке, куда его уложил приступ белой горячки. Вокруг него, свидетельствуя о щедрых дарах турчанки, были разбросаны пустые плетеные бутылки, распространявшие запах дегтя, свойственный недавно просмоленным лодкам. Рамиро Эстебанес, обязанный своим отдыхом снисходительности надсмотрщика, не мог не заподозрить внезапно возникшей близости этой парочки. Услышав, как они, запершись на складе, обменивались медовыми речами: "Моя сеньора!" - "Мой генерал!" - Эстебанес пришел за мной по приказу Кабана и предупредил меня, что он и мадонна подозрительно относятся к исчезновению моих товарищей. Кабан, тяжело дыша, казалось, дремал. Он давился слюной и отвергал все лекарства, кроме кашасы.
- Не давай ему пить, - сказал я Рамиро, - а то он лопнет!
Пьяница, бессмысленно уставившись на меня осоловевшими глазами, выговаривал мне:
- Управы на вас нет! Довольно безобразий! Довольно безобразий!
- Генерал, я почтительнейше прошу разрешения объяснить вашему превосходительству...
- Вы арестованы! Приведите мне ваших товарищей, и сами ступайте под арест.
В эту минуту Сораида призналась Эстебанесу, что Пройдоха Лесмес может в любую, минуту вернуться с Кайенцем и что над нами тяготеют серьезные подозрения.
- Какие? - ответил я с притворным спокойствием. - Пройдоха Лесмес клевещет на меня за мою преданность генералу Вакаресу! Пусть тогда на мою голову падут все беды, потому что я никогда не перестану признавать заслуги генерала и буду утверждать, что шпага всегда ставит своего обладателя выше всех остальных людей. Здесь и где угодно.
- Что правда, то правда! - пробормотал Кабан, приподнимаясь в гамаке.
- Если мои друзья, - продолжал я, - передали мои слова пеонам и те сделали неверный вывод, будто я в заговоре против Кайенца, то виноват не тот, кто дельно говорит, а тот, кто плохо понимает. Если же меня укоряют в том, что я отправил товарищей работать вместе с каучеро, стыдясь за их безделье и стараясь в какой-то мере отплатить за щедрую поддержку приютившего меня хозяина и возместить трудом моих товарищей отдых, предоставленный генералом Рамиро Эстебанесу, пусть я буду наказан за то, что предварительно забыл попросить разрешения у начальства, если только нужно спрашивать разрешения на проявление деликатности...