Недостаток оружия и прочие проблемы повстанческого войска в некоторой степени компенсировались боевыми качествами бунтовщиков или, по крайней мере, их боевым духом. Причем эти достоинства восставших неоднократно отмечались их противниками. На страницах этой книги уже приводились слова генералов Кара и Голицына. Имеются и другие отзывы подобного рода. Например, подполковник Михельсон высоко оценил пугачевское войско, с которым ему пришлось сражаться под Казанью в июле 1774 года: «Злодеи меня с великим криком и с такою пушечною и ружейною стрельбою картечами встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал». Капитан Крылов отзывался об умении яицких казаков стрелять «отменно хорошо». Их меткость Крылов объяснял тем, что они «гулебщики», то есть охотники. Впрочем, порой и упреки противников в адрес бунтовщиков выглядят как невольная похвала. Подполковник Михельсон в донесении о победе над бунтовщиками под Уфой (24 марта 1774 года) сообщал А. И. Бибикову о башкирах, «в коих злость и жестокосердие с такою яростию вкоренилось, что реткой живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи ис карманов и резали людей; другие [будучи] найдены в сене и под полом, видя себя открытыми, выскакивали с ножами и копьями»[573].
Генерал Кар отмечал чрезвычайную подвижность повстанческой артиллерии. Подобная подвижность достигалась, в частности, установкой орудий на лафеты, представлявшие собой сани на широких полозьях. Такие сани-лафеты при бездорожье и глубоких снегах были гораздо полезнее, чем обычные колесные[574].
Наиболее боеспособной частью главной пугачевской армии было яицкое казачество, то есть прежде всего прекрасная конница. В. В. Мавродин, изучавший боевую тактику пугачевцев, писал: «В бою казаки шли лавой, массой, при неудаче первого удара продолжая бой в рассыпном строю. При таком строе сражается каждый воин в отдельности, применяя все виды оружия, самые разнообразные способы и приемы боя. Бой ведется и на большом расстоянии, с применением ручного огнестрельного оружия, и грудь с грудью, на саблях, и на некотором расстоянии друг от друга, когда в ход идут пики, требующие известного пространства». Немаловажное значение для повстанцев имела башкирская и калмыцкая конница — по словам Мавродина, она, «стреляя на скаку, засыпала противника тучей стрел, сходилась вплотную, рубилась на саблях»[575].
Казалось бы, хорошим дополнением к мощной коннице могла стать пехота из солдат, попавших в повстанческое войско. Однако у Пугачева на этот счет было иное мнение. «Солдат для того в толпе своей не имел, — показывал самозванец на допросе в Яицком городке, — что они для меня в службе не годятся. А когда в пехоте была надобность, то я приказывал спешиваться казакам, кои всё то делали, что и солдаты». Конечно, солдаты служили в его «толпе», о чем сам предводитель свидетельствовал на том же допросе. Более того, он называл их пехотой[576]. Тем не менее повстанческая верхушка частенько относилась к ним с пренебрежением и недоверием. Возможно, говоря, что солдат у него не было, Пугачев просто хотел выразить свое пренебрежительное отношение к ним.
573
Второе появление Пугачева и разорение Казани: Материалы по истории Пугачевского бунта // Военный сборник. 1871. № 4. С. 266; Частное письмо. С. 473; Крестьянская война 1773–1775 гг. на территории Башкирии. С. 115.
574
См.: Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги Кара и Бибикова. С. 29; Крестьянская война в России в 1773–1775 гг. Т. 2. С. 487; РГАДА. Ф. 6. Д. 432. Л. 3, З об.; РГВИА. Ф. 20. Оп. 1. Д. 1231. Л. 373.