Таким образом, не все ближайшие пугачевские сподвижники считали, что имеют дело с самозванцем. Но тогда получается, что, например, Творогов и Чумаков были готовы выдать властям даже «настоящего государя», лишь бы спасти себя. Возможно, так оно и было, тем более что до заговорщиков дошли слухи о «милосливом судье», приехавшем в Яицкий городок (имелся в виду капитан-поручик Савва Иванович Маврин), который «из тюрьмы всех колодников повыпустил и вдовам и сиротам выдает на пропитание хлеб». Надо сказать, толки о милосердии Маврина были небезосновательны. К тому же, спасая себя и выдавая властям «государя», некоторые его сподвижники надеялись, что «Петру Федоровичу» власти ничего плохого не сделают: «…ежели ты подлинный государь, так тебе нечего бояться»[757].
Так или иначе, 14 сентября 1774 года заговорщики передали Пугачева сотнику Харчеву, который следующей ночью доставил его в Яицкий городок[758].
Итак, грандиозный спектакль был окончен. Самозваный «царь» вновь стал тем, кем был на самом деле, — донским казаком Емельяном Пугачевым.
Глава восьмая
ОПЯТЬ НЕ «АМПЕРАТОР»
Следствие
В ночь на 15 сентября Пугачева доставили в Яицкий городок и препроводили в тот самый ретраншемент, который он безуспешно штурмовал зимой—весной 1774 года. Он был помещен в отдельный «нумер». Дежурному караульному офицеру капитан-поручик Савва Иванович Маврин вручил письменный приказ, в котором, помимо прочего, говорилось, что Пугачева должны караулить «два часовых внутри покоя, а два — снаружи». Колоднику воспрещалось давать что-либо в руки, «а паче того, чем бы он повредить себя мог». Караульному офицеру предписывалось также находиться в камере во время приема Пугачевым пищи: «Когда дается ему что в пищу, при том вы сами бывайте, и до тех пор вон не выходите, покудова он принесенное не съест». Перед тем как отправить самозванца в камеру, его обыскали, при обыске обнаружили и, разумеется, отобрали 139 золотых червонцев, 480 серебряных рублей, одну турецкую монету и серебряную медаль на погребение Петра I[759].
Следующие два дня по приказанию Маврина Пугачева выводили на городскую площадь, где при собравшихся жителях и вчерашних сподвижниках он «кричал во всё горло, что он — Зи-мовейской станицы донской казак, не умеющий грамоте, и их обманывал». Видимо, эта сцена сильно подействовала на бывших бунтовщиков, которые, по словам Маврина, до тех пор «в мыслях очарованы были [им] из недомыслия», а теперь, узнав правду, «честили ево уже не по-царски, а так, как повелось». Впрочем, и самозванец не остался в долгу. Маврину пришлось даже унимать казаков — он «с нуждою запретил дуракам врать». Прибывший 16 сентября в Яицкий городок Суворов похвалил капитан-поручика за это представление с участием Пугачева. Конечно, Маврин был весьма польщен, что «величайший в своем звании человек ту мне честь учинить соизволил»[760].
Пятнадцатого сентября Маврин учинил самозванцу первый допрос. Правда, допрос был устным, и о нем мы знаем из мавринских рапортов, главным образом из его доклада П. С. Потемкину. «Описать того невозможно, сколь злодей бодраго духа, — сообщал капитан-поручик своему начальнику, — однакож без наимянования себя тем имянем, коим до сего часа так дерзко себя называл». Помимо прочего, во время этого допроса Пугачев напрочь отверг обвинения в «посторонней помощи», не без хвастовства заявляя, что вовсе не нуждался в ней: «Я и так столько людей имел, сколько для меня потребно», — правда, тут же посетовал: «Только люд нерегулярной». Говорил он и о том, что сам не верил, будто может стать царем, и вообще «удивляется, что был сперва очень щастлив». Свои успехи самозванец объяснил волей Провидения: «Сие попущение Божеское к нещастию России». Еще один момент заслуживает особого внимания: во время первого допроса Пугачев, с одной стороны, заявлял, что виноват перед государыней «и заслужил все те муки», которые на него «возложены будут», с другой — пытался оправдать себя: «он не столько виновен, как яицкие казаки». По всей видимости, у самозванца действительно теплилась надежда на прощение. По крайней мере, Маврин писал, что «злодей уповает и на милосердие ея величества, говоря при том, что он — слуга доброй, и заслужить [прощение] всячески в состоянии»[761].
757
См.: Пугачевщина. Т. 2. С. 159, 160, 171; РГАДА. Ф. 6. Д. 505. Л. 286, 287, 301, 301 об., 345 об.; Д. 506. Л. 364 об., 365 об., 366;
758
См.: Пугачевщина. Т. 2. С. 407;
759
См.:
761
См.: Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги, относящиеся к последнему периоду мятежа и к поимке Пугачева. С. 70; Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 3. С. 131, 132; Летопись Рычкова. С. 354;