В отличие от Саратова в некоторых других городах и селениях Среднего Поволжья летом 1774 года бунтовщики не столь почтительно относились к православному духовенству: священно- и церковнослужителей убивали, а церкви грабили и совершали в них различные святотатства. Зачастую инициаторами расправ над духовенством были представители нерусских народностей, недовольные насильственной христианизацией и прочими притеснениями со стороны православных священников. Однако они не всегда истребляли духовенство своими руками, а частенько отдавали на расправу представителям самозванца. Более того, противники бунтовщиков также обвиняли в святотатстве и убийствах священников не только «инородцев», но и самого Пугачева и его главное войско. Остается неизвестным, кто совершал святотатства во время захвата Казани — участвовали ли в них только иноверцы или же руку приложили и православные бунтовщики. Пугачевец Д. Верхоланцев утверждал, что шапка самозванца была «зделана из покровов церковных», однако это утверждение требует проверки[444].
Чтобы разрешить многочисленные противоречия, связанные с отношением пугачевцев к различным церковным и религиозным вопросам, потребуется специальное исследование[445], однако можно выдвинуть на этот счет некоторые предположения и сделать отдельные выводы. Пожалуй, главный вывод состоит в том, что Пугачев и казаки-староверы не проводили террора (во всяком случае, широкомасштабного) по отношению к никонианам. Историкам известен лишь один приведенный подпрапорщиком Аверкиевым случай, когда казаки заставляли никониан креститься двумя перстами. По мнению советского историка И. 3. Кадсона, имеются лишь отдельные факты принуждения духовенства к ведению службы по-раскольничьи. Оспаривал Кадсон и утверждение Н. Ф. Дубровина, будто бы яицкие казаки внушали населению, что «Петр Федорович» приказал ломать никонианские церкви, а вместо них ставить «семиглавые». Однако заявление Дубровина было основано не на пустом месте. До противников восстания и вправду доходили слухи о намерении пугачевцев ломать никонианские церкви и ставить вместо них старообрядческие, причем вроде бы их распространяли люди, побывавшие в пугачевском стане[446].
Хотя Пугачев и обещал ввести в государстве старую веру, а его воззвания и указы «Военной коллегии» «жаловали» старообрядцев древним крестом и бородой, однако ни в одном повстанческом документе не содержится призывов к слому никонианских храмов и убийствам священников. Напротив, там можно найти лишь положительное отношение к духовенству. Например, 15 июля 1774 года «Военная коллегия» повелела дать «взятым из города Казани и отпущенным из армии его величества священному чину и всему церковному причту» указ, по которому они могли «беспрепятственно» у жителей Казанского уезда получать пропитание[447].
Конечно, не следует забывать, что в уже не раз упоминавшейся ведомости, где перечислялись погибшие от рук бунтовщиков, священно- и церковнослужители шли сразу за дворянами. Как говорилось выше, духовенство активно уничтожалось представителями нерусских народов; кроме того, его могли убивать за сочувствие правительству и сопротивление самозванцу. Так, пугачевский полковник И. Белобородов на следствии вспоминал: «…в которых же селах священники встретят их со кресты, тех отпускали, а кои не встречали, тех вешали»[448]. В то же время мы не встретили в источниках ни одного примера убийства раскольниками священника официальной Церкви по религиозным мотивам. Никонианские священники служили молебны, в которых принимал участие Пугачев, встречали его с крестами, и нет никаких оснований полагать, что эти кресты были «раскольничьи». Причем даже из враждебных по отношению к самозванцу свидетельств видно, что он, по крайней мере внешне, проявлял почтение к никонианскому кресту. Так, в уже упоминавшемся «доношении» протопопов Герасимова и Иродионова читаем: «…в Троицкой собор в нижнюю церковь собравшися духовенство, взяв престольный крест с Евангелием и запрестольный образ Богоматери, пошли ко именуемому от воровской толпы батюшке, известному государственному злодею Пугачеву в лагери, где по приходе ожидали его к приложению святых образов не менее полутора часа. Но когда тот вор, изменник и клятвопреступник Пугачев выехал в казачей одежде пред Святыя образа верхом на лошади, тогда поднесен был ему престольный животворящий крест, пред коим приподнял он с головы с левой стороны мало шапку, поцеловал оной, сказал только: “Благодарствую”…» (Кстати, Саратов был не единственным местом, где летом 1774 года Пугачев прикладывался к никонианскому кресту.) Понятно, что «Петр Федорович» не сделал бы ничего подобного, если бы в августе 1774 года староверы-фанатики играли в его войске какую-либо заметную роль. Впрочем, имеются сведения, что в ноябре 1773 года Пугачев отказался подходить к кресту, а из контекста понятно, что крест был никонианский, а значит, не исключено, что влияние старообрядцев на Пугачева вначале могло быть более заметным[449].
444
См.:
445
Эти проблемы были затронуты в работах:
446
См.: Крестьянская война в России в 1773–1775 гг. Т. 3. С. 357;
447
См.: Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. С. 29–31, 33,45–49, 52, 72, 75,169.
448
Об участии духовенства в борьбе с повстанцами см.:
449
См.: Саратов во время пугачевского восстания. С. 25; РГВИА. Ф. 20. Оп. 1. Д. 1231. Л. 380;