В огород к полковнику Смурыгину Парамоша пробрался не «аки тать», не вломился по нахалке — он влетел туда птицей, перемахнув через изгородь, будто мускулистый физкультурник. И конечно же никаких таких цветов не обнаружил. Не было их на заснеженных грядках, не было и в палисаднике перед занавешенными красной материей окнами.
«Может, в парнике что-нибудь сохранилось?» И Парамоша, раздвинув усыпанную бусинками земного «пота» пленку, просунул голову в полиэтиленовый шалаш. И увидел цветы. В укрытии медленно умирали могучие кусты роз. Впадали в спячку. На трех из них имелись еще цветы. Золотисто-кремовых тонов, так называемые чайные розы. Правда, выглядели они если и не вареными, то, зо всяком случае, не первой свежести. И все-таки это были цветы! К тому же из семейства «роскошных».
И в этот момент кто-то не очень сильно, однако весьма отчетливо шлепнул Парамошу по мягкому месту, «оставленному» снаружи шалаша.
— С добрым, стало быть, утречком! Товарищу художнику — наше с кисточкой!
«Смурыгин — в деревне! Полковник никуда не уехал!»
Парамоша выбрался из-под пленки. Смущенный, предстал перед отставником.
— Мне бы вот цветов. Немного. Хотя бы одну розочку.
— На свидание, что ли, собрался? Фокусы, понимаете ли… Почему без спросу отовариться решил? Трудно в дверь стукнуть?
— Так ведь снег выпал, — не нашелся на более убедительный ответ Парамоша. — Думал, уехали вы в Ленинград. А у меня бабушка умерла. Мне бы одну розочку всего лишь. Украсить…
— Какая бабушка… умерла?
— Олимпиада Ивановна! Ночью…
— К-курочкина умерла?!
— Так точно, товарищ полковник. Отнесу ей цветок и к Лебедеву побегу, в Николо-Бережки. Напрасно сомневаетесь. А насчет цветов… ну, блажь такая в голову вступила, смекаете?
— Курочкина умерла… — повторил Смурыгин, одышливо выдохнув слова и одновременно попятившись к дому, к лавочке, шаря позади себя рукой, чтобы не промахнуться, затем грузно опустился на скамью. — И что же теперь? — по-детски беспомощно воззрился отставник на Парамошу, ища ответа на вопрос, а точнее — сочувствия, поддержки. — Ты-то как же? Испугался небось?
— А чего пугаться-то? — захорохорился было Васенька, но вовремя одумался, посерьезнел. — Она сразу как подкошенная! Бац, и затихла… — не стал Парамоша вдаваться в подробности.
— Затихла, говоришь?.. А я зимовать нынче собирался. Видать, не получится теперь. А ты-то как, Парамонов? Небось в штаны наклал? Уедешь теперь небось?
— Не знаю, Станислав Иваныч. Как в органах решат. У них ведь и паспорт мой, и все остальное. Безразлично мне как-то. Курочкина дом завещала мне. Смешно, правда? Какой из меня крестьянин? Денег триста рублей на похороны. И все остальное. Свитер вот… — усмехнулся Васенька доверительно, заглядывая отставнику под насупленные брови. — Короче говоря, похороню бабу Липу, а там видно будет. Могилу ей нужно вырыть в Николо-Бережках. Такая от нее просьба была. Пока землю морозом не схватило — займусь. А там будем посмотреть. Ну, я побежал. К участковому. Необходимо засветло обернуться.
— Что ж, беги, сынок, — с удовлетворением отметил про себя полковник употребленное Парамошей словечко «побежал», из Олимпиадиного лексикона словечко. — Беги, сынок, дело ты доброе затеял. Пособлю, чем могу. Сохатого Прокофия подключим. Цветов-то нарезать или пошутил?
— Не до шуток. Непременно нарезать. Только не сейчас, а когда в гроб Олимпиаду Ивановну положим. Что — у нас в Подлиповке хуже, чем где-нибудь? Не такие люди живут? Договорились? Кстати, завещание, а также денежки разрешите у вас оставить? А то я потерять их могу. В Николо-Бережках торговая точка. И вообще — целей будут.
А дальше, как говорится, дело завертелось. Парамоша вернулся на мотоцикле, сидя за спиной у лейтенанта; в коляске помещалась участковая врачиха — молодая женщина в джинсах и в короткой, с башлыком, вельветовой шубейке. Модная вся, городская еще. Как елочка новогодняя, убранная цац-ками. Еще не осыпавшаяся.
Составили документ. В присутствии всего «населения» Подлиповки. К официальной бумаге приобщили Олимпиадино рукописное завещание. Денежки «триста рублев», упомянутые в завещании, оприходовали или арестовали — как хочешь, так и называй. За них ведь Лебедеву отчитываться. Из них, правда, на похоронные расходы выделил участковый своей властью пятьдесят рублей — пенсионными бабы Липиными пятерками.
Могилу копать вызвался Парамоша. И даже настоял на этом. Лебедев, шефствовавший над Васенькой, разрешил. Более того: позволил Парамоше прихватить с собой лопату, выделенную Смурыгиным. Лопату засунули в коляску рядом с «фирменными» сапожками врачихи.