К тому моменту, когда в девять утра Коттон Хоуз вошел в парк, он успел замерзнуть едва ли не меньше своих коллег. По дороге до скамейки он миновал двух человек, шедших ему навстречу, – старика в черном пальто, бодрой походкой направлявшегося к станции метро на Гровер-авеню, и девушку в норковой шубе поверх длинного розового нейлонового халата до пят, выгуливавшую белого пуделя в красном шерстяном костюмчике. Когда Хоуз с жестяной коробкой в руке прошел мимо девушки, она ему улыбнулась.
Третья скамейка была пустой.
Быстро осмотревшись, Хоуз кинул взгляд вдаль, туда, где вдоль Гровер-авеню тянулись ряды многоквартирных домов. Стояло раннее утро. В тысячах окон отражались первые солнечные лучи. За любым из этих окон может находиться преступник, разглядывающий в бинокль скамейку. Она видна как на ладони. Хоуз положил коробку на край скамейки, немного подумал, передвинул ее на другой край, пожал плечами и, наконец взяв в руки, поставил посередине. Еще раз осмотревшись, он направился к выходу из парка. Дело сделано, теперь ему предстоит вернуться обратно в участок. Чувствовал себя Коттон по-дурацки.
Детектив Берт Клинг сидел за своим столом и разговаривал по рации с притаившимся в засаде Хэлом Уиллисом.
– Как у вас там дела? – спросил Клинг.
– Мы сейчас околеем от холода, – ответил Уиллис.
– Что-нибудь интересное было?
– Какой ненормальный в такую погоду высунет нос из дома? – простонал Уиллис.
– Веселей! – промолвил Клинг. – Я слышал, когда все кончится, начальство собирается вас отблагодарить. Вас отправят в отпуск на Ямайку.
– Ага, и переведут в отдел несбыточных грез, – фыркнул Уиллис. – Так, тихо!
В следственном отделе повисло молчание. Хоуз и Клинг замерли в ожидании. Наконец из рации донесся голос Уиллиса:
– Отставить, ложная тревога. Ребенок какой-то. Подошел к скамейке, взял коробку, осмотрел ее, а потом положил на место.
– Продолжайте наблюдение, – промолвил Клинг.
– А куда мы денемся? – раздался в динамике голос Брауна. – Мы намертво примерзли к этому чертовому камню.
Постепенно в парке начали появляться люди.
Они выходили на улицы города настороженно – ведущие теле- и радиопрогнозов предупредили их о холодной погоде. Более того, люди видели показания термометров за окнами и слышали вой ветра, стенавшего меж старых домов. И они чувствовали, с какой лютой ненавистью впивается он в своих жертв, стоило им только высунуть руку за окно, чтобы тут же отдернуть ее обратно и немедленно запереть оконную раму. Прежде чем выйти на улицу, горожане одевались потеплее – плевать сто раз на моду. Мужчины напяливали на себя наушники и теплые кашне, женщины – несколько пар свитеров и ботинки на меху, обматывали головы шерстяными шарфами. Люди галопом неслись через парк, едва удостаивая взглядом скамейку и черную жестяную коробку, лежавшую на ней. Жители города и так отличались равнодушием к всему происходящему, сейчас же люди еще больше ушли в себя. Они торопились по своим делам, не удостаивая друг друга даже взглядом. Полностью замкнувшись в себе, люди надеялись сохранить крупицы драгоценного тепла. О каких разговорах может идти речь, когда стоит тебе открыть рот – и прощай тепло, что ты копил внутри себя. Сострадание не спасет от свирепствующего на улице ледяного северного ветра, что кромсает, словно бритвой, срывая с прохожих шляпы и унося прочь газеты. Разговоры в тот холодный мартовский день казались непозволительной роскошью.
Уиллис и Браун, затаившись в парке, молча наблюдали за скамейкой.
Маляры явились в участок в приподнятом расположении духа.
– Что у вас тут происходит? Устроили засаду? – спросил первый.
– Вам за этим рация понадобилась? – спросил второй.
– Что, намечается ограбление банка?
– Вы поэтому прислушиваетесь к этой фиговине?
Ответ Клинга прозвучал вдохновляюще.
– Заткнитесь! – отрезал он.
Маляры стояли на стремянках, покрывая светло-зеленой краской буквально все, до чего могли дотянуться.
– Между прочим, мы однажды делали ремонт в офисе самого окружного прокурора, – похвастал первый маляр.
– Там как раз допрашивали одного паренька, который зарезал родную мать. Сорок семь ножевых ранений – не шутка, – продолжил второй.
– Ага, сорок семь ранений, – покачал головой первый маляр.
– Бил ее в живот, в голову, в грудь – живого места не оставил.
– Ножом для колки льда, – пояснил первый маляр.
– Он даже отмазываться не стал.
– Сказал, что хотел спасти ее от марсиан.