Пройдя метров сто от входа в пещеру Воронцов посмотрел в темноту. Даже мощности прибора ночного видения не хватало чтобы увидеть конец туннеля.
— Разбивай лагерь, а я займусь костром, — громко бросил Алексей в липкую темноту, что висела за пределами дрожащего круга света от его фонаря.
Эхо подхватило его голос и унесло в глубину туннеля, где затерялось среди каменных стен.
— Так, а где лампы? — спросила спутница, шурша завязками рюкзака. Её пальцы, обернутые в потёртые перчатки, нервно перебирали пряжки.
— Должны быть в сумках у Добряка, — ответил номарх, отвязывая охапку дров со спины спасенного горбача.
— Ты что, дал им имена? — девушка приподняла бровь, наблюдая за тем, как Алексей складывал поленья в пирамиду.
— Да. А как ещё их различать? — он включил кусторез, направив сфокусированный луч на сухую кору. Первые языки пламени жадно лизнули древесину, высветив резкие черты его лица, иссечённые тенями.
— И как же зовут остальных? — продолжила Исида.
— Плотва — это мой скакун, — Воронцов ткнул лучом кустореза в сторону своего ящера, чья спина была усеяна костяными шипами. Существо зашипело, высунув раздвоенный язык. — А Летун — вот этот, что сегодня чуть не сорвался с карниза… — в его голосе прозвучала усмешка.
— А как зовут моего ларана? — принцесса присела на корточки, поглаживая морду своего ящера. Тот урчал, словно гигантский котёнок, а огромные ноздри трепетали от прикосновений.
— Я ещё не придумал, — Алексей не отрывал взгляда от огня, где уже поднимался сизый дым, смешиваясь с паром от мокрых плащей.
— Тогда я сама назову её, — Исида вскочила, и тень от её фигуры метнулась по стене, превратившись на миг в крылатый силуэт. — Ратилус! Пусть зовётся Ратилус! — её смех, звонкий и резкий, заставил ящера дёрнуть головой в ее сторону.
— Её⁈ — номарх обернулся, и в его взгляде мелькнуло недоумение. Огонь освещал теперь и его, закутанного в плащ, по которому струились капли воды от растаявшего снега.
— Да, это самка. И к тому же покрытая, — Исида гордо подняла подбородок, зажигая керосиновую лампу. Золотистый свет разлился по пещере, высвечивая узоры голубых кристаллов на стенах, будто кто-то рассыпал алмазную пыль меж трещин.
— Странное имя… Но сойдёт. У вас все имена странные, — Алексей хмыкнул, поправляя костер поленом. Отблески пламени играли на его скулах, делая лицо похожим на маску из меди.
— Ничего они не странные! — Исида поднесла лампу к лицу, и свет выхватил из мрака её обиженную гримаску, тени подчёркивали её острые зубы и тонкие скулы. — Моё имя, например, означает идеал красоты, ума и… материнства! — она сделала паузу, будто ожидая возражений, но в ответ услышала лишь потрескивание костра.
Тем временем пещера словно притихла, прислушиваясь к гостям. Где-то недалеко, в глубине пещеры.
— А моё имя означает «защитник»… Одно из самых древних имён, — Воронцов задумчиво глядел на языки пламени, лизавшие чёрные камни очага. Всполохи огня скользили по его лицу, подчёркивая жёсткие скулы и тёмные круги под глазами.
Исида, сидя на свёрнутой бурке, звонко стукнула котелком о камень.
— Давай котелок, я принесу снега на растопку, — Алексей протянул ей руку. Его пальцы крепко схватили ручку закопчённой посудины.
Принцесса округлила глаза, и её зрачки, расширенные отблесками огня, стали похожи на ночные озёра.
— Снег? Зачем?
— Воду экономить надо. Да и замёрзла она. Проще снег растопить, чем лёд во флягах расковырять. Да и ваш снег чистый, ни заводов, ни ТЭЦ, — Воронцов встал, отряхивая с плаща пепел, осевший на нём серым бархатистым налётом.
Исида, скривившись, протянула ему котелок.
— Смотри не отморозь свои пальцы, — крикнула она вдогонку, но номарх уже шагнул в арку входа, где свисали ледяные сталактиты, похожие на зубы исполинской пасти.
Метель, только усилившаяся за время их стоянки, окутала мир белой стеной. Ледяной воздух, острый как лезвие, впивался в кожу, а каждый вдох неприятно проникал в лёгкие. Возле пещеры сугробы вздымались волнами, достигая груди — снег был рыхлым, пушистым, словно пуховые перья.
Номарх, зачерпнув полную посудину, утрамбовал снег ладонью. Ветер рвал плащ, загоняя под одежду колючие змейки снега, но он, привыкший к лишениям, лишь плотнее запахнулся.
— Вот… — повесил он котелок на треногу над костром вернувшись обратно в лагерь. Снег начал таять, капли стекали в огонь с шипением, будто пещера негодовала от вторжения.