Дверь скрипнула, открывшись, словно пасть жуткого монстра. На порог вышел ширт, чей облик заставил всех отшатнуться. Его пол невозможно было определить: тело, обёрнутое в чёрные козьи шкуры, сливалось с тьмой самого дома, а лицо скрывала маска из чёрного дерева. Три ряда зубов — клыки местных ящеров — окаймляли прорези для глаз, а козьи рога, обвитые сушёными кишками, вздымались на голове как самая жуткая корона. Шаман опирался на посох, увенчанный чёрной сферой, внутри которой клубился дым.
— За-но-си-и… — его голос прозвучал как скрип несмазанных колёс, смешавшись с шипением и свистом ветра в пустых черепах.
Воины, бледнея, занесли Воронцова внутрь и опустили на земляной пол. Лица носильщиков, искажённые суеверным страхом, говорили яснее слов: здесь обитало нечто, что даже тирсы предпочитали не тревожить.
Исида шагнула к порогу, но шаман взметнул посох в её сторону. Сфера на его конце вспыхнула кроваво-красным, а из глубины хижины донёсся рык, похожий на смесь звериного рёва и детского плача.
— Прочь! — выкрикнул шаман, заставив напуганную принцессу отпрыгнуть назад.
Дверь под действием необъяснимой силы захлопнулась сама, оставив её снаружи под насмешливым взглядом черепов.
— Вста-а-а-нь, че-ло-век! — протянул шаман, растягивая слова подобно скрипу ветвей в ночном лесу.
Стиснув зубы до скрежета, землянин с большим усилием поднялся на ноги. Воздух в хижине был густым от дыма тлеющих трав — сладковатый запах смешивался с гнилостным ароматом высушенных жаб, висевших под потолком.
Целитель с пальцами, напоминающими искривлённые корни древнего дерева, бесцеремонно принялся ощупывать Воронцова. Его движения были резкими, почти механическими: он выкручивал суставы, поднимал конечности под неестественными углами, а длинные жёлтые когти, похожие на костяные кинжалы, впивались в защитную ткань костюма.
— Сни-ми свою броню… и ложись там! — шаман ткнул когтем в грудь Алексея, едва не опрокинув его назад.
Подавив желание ударить лекаря, Алексей начал расстёгивать «Авантюриста». Защёлки поддавались с трудом, будто сам костюм сопротивлялся. Стянув последний ботинок, мужчина рухнул на лежанку у стены — грубо сколоченную из досок, покрытых шкурой неизвестного зверя. Его обнажённое в свете коптящих ламп тело представляло собой сплошной синяк: фиолетовые разводы на рёбрах, багровые полосы на бёдрах, ссадины, напоминающие карту чужих миров.
Шаман вернулся, неся в руках сосуд из высушенной тыквы. Его тень, искажённая пламенем, плясала на стенах, увешанных связками костей, пучками волос и засушенными крыльями летучих мышей. Длинным когтем он провёл по животу Алексея, чертя символы, от которых кожа горела, будто от кислоты. Чёрные глаза, мерцающие в прорезях маски подобно уголькам в пепле, изучали каждую рану, каждый шрам. Из-под маски доносилось бормотание — не то заклинание, не то перебранка с невидимыми духами.
— У-у-ургх… — шаман закачал головой, и маска скрипнула, словно череп поворачивался на шее. Из глубины хижины донеслось шуршание — будто что-то ползло по полу, цепляясь чешуёй за трещины в камне.
Лампы внезапно вспыхнули зелёным пламенем, осветив жертвенный алтарь в углу. На нём лежал странный череп, заполненный чёрными зёрнами, а вокруг горели свечи из животного жира. Алексей понял — это не лечение. Это ритуал.
Целитель приложил сосуд к губам землянина. Его пальцы, похожие на скрученные корни, впились в челюсть Алексея, заставляя её разжаться.
— Пей, — прошипел шаман.
Алексей нехотя пригубил напиток. Горечь, словно смесь полыни и пепла, обожгла язык, а прогорклый вкус заплесневелых трав ударил в нёбо. Внутри всё сжалось — жидкость пахла разложением и медью. Сознание поплыло: стены хижины заколебались, а тени от коптящих ламп вытянулись в тонкие щупальца, заплясав в безумном хороводе. Шаман рухнул на колени, завывая на странном языке, его блеяние слилось с гулом в голове землянина.