Пуля облетела фронт сражающихся сторон. При этом отметила, что заваруха началась хоть и яростная, но масштабы её всё же невелики. Что, пожалуй, через полчаса всё закончится так же неожиданно, как и началось. Вначале она нырнула через линию заграждений, задев за столб, так что туго натянутая проволока загудела, задребезжала гирляндами колючек, как вконец расстроенные струны музыкального инструмента. Послышался щелчок, похожий на звук, который происходит во время короткого замыкания электропроводки. Пуля немного изменила траекторию, снизилась, прошла вдоль самой земли, изредка задевая головки трав и корзинки соцветий, наполненных поздней росой, скользнула над гребнем бруствера. Одного короткого мгновения ей хватило на то, чтобы оценить обстановку. Возле пулемёта, установленного на треноге, стоял на коленях коренастый, с крепкими руками и свирепым лицом унтер-фельдфебель. Он прижимал к плечу короткий приклад МГ-34, и левая щека его тряслась вместе с каской, немного сползшей набок, а может, нарочно сдвинутой унтер-фельдфебелем для того, чтобы она ему не мешала вести огонь. Рядом с пулемётчиком, тоже стоя на коленях и втянув голову в плечи, видимо, порядком оглохнув от стрельбы, находился его второй номер. Он двумя руками старательно придерживал металлическую ленту, которая ритмичными рывками поднималась из плоской коробки, стоявшей внизу.
Унтер-фельдфебель Штарфе ещё несколько минут назад, до начала заварухи, слышал какой-то странный звук. Похоже, загремела ловушка. Нервы в последнее время стали совсем ни к чёрту. Роту со дня на день обещали отвести на отдых. Но дни шли, ночные дежурства выматывали ничуть не меньше, чем бой. А они продолжали сидеть в окопах передней линии и нюхать переполненный сортир, как назло, устроенный в отводной ячейке неподалёку от позиции их Schpandeu. Испражнениями, особенно ночью, когда замирал ветер и прекращалось всякое движение воздуха, воняло ничуть не приятнее, чем трупами.
Вечером перед заступлением в наряд до утра, он приказал фузилёру Бальку натянуть все три ловушки, которые они устроили во всех трёх концах траншеи и в ходах сообщения, по которым можно было подобраться к пулемётному окопу. После того как иваны утащили нескольких часовых и весь пулемётный расчёт из соседней шестнадцатой, они придумали такую штуку: привязывали на уровне колен проволоку, на неё вешали, плотно, чтобы они загремели при малейшем прикосновении, пустые консервные банки. Утром свою «сигнализацию» убирали. Пока никто, кроме начальника штаба фузилёрного батальона гауптмана Нейбаха, однажды ночью проверявшего посты, в их ловушку не попал. Гауптману Нейбаху их придумка понравилась, и на следующее же утро он приказал изготовить нечто подобное в окопах всего батальона и даже в тылах.
Разведка иванов стала особенно донимать по ночам. Почти каждую ночь в полку случалось ЧП: то часового украли, то в ближнем тылу на лесной дороге снесли голову мотоциклисту натянутой между деревьями проволокой, то кто-нибудь из бдительных фузилёров, услышав шум, открывал огонь и оставлял возле проволоки несколько трупов иванов. Их притаскивали в траншею. Во-первых, чтобы не завоняли. Во-вторых, чтобы осмотреть. В карманах у них, как правило, ничего, кроме кисетов с табаком, не находили. Оно и понятно – разведка. Разведка обычно активизируется перед наступлением. Но наступать готовились и они. Новое грандиозное летнее наступление начнётся вот-вот. Цель его – смести наконец русских, сокрушить их оборону и двинуться дальше к Москве и Волге. Так что к наступлению готовились все.
Фузилёр Бальк уже вовсю, как говорят иваны, давил ухо. Скоро ему вставать. Самое опасное время – час до рассвета – Штарфе решил бодрствовать у пулемёта сам. Иногда, когда гасла очередная ракета, после длинной очереди, он делал пару коротких, простреливая пространство между двумя рядами проволочных заграждений. Сон ходил вокруг него, но не приближался и на шаг. Штарфе знал, как держать его на расстоянии. Если хочешь выжить, не спи. И когда сразу несколько ракет зависли над проволочными заграждениями и Штарфе отчётливо увидел двигающиеся под самой колючкой тени, он тут же бросился к своему верному Schpandeu, развернул его немного правее, рявкнул своему второму номеру: «К оружию, Бальк! Иваны!» – и, не дожидаясь, когда тот продерёт глаза, начал вести огонь. И, похоже, одного из иванов сразу подстрелил, потому что увидел, как трассер прошёл вдоль нижнего ряда колючей проволоки и крайняя тень, будто ужаленная, отпрянула в сторону. Когда стреляешь с близкого расстояния, всегда можно почувствовать: попал в цель или твои пули прошли мимо.