— Мы про корзину с яблоками говорили.
— И это их вдохновило. Пошли со мной, не кисни одна в комнате. Горе надо переживать на людях. И счастье тоже.
Пуля кивнула. Быстренько умылась в ванной, посмотрела на себя в зеркало, сделала усилие и улыбнулась, изгоняя из глаз боль и страх. Постояла так, вдохнула-выдохнула и вышла к Варваре.
— Выдвигаемся, — приказала та. — Будем сорванцов отлавливать и пытать.
— Вдруг спят?
Варвара скептически фыркнула.
«Да, глупо предполагать, что эти двое спят в девять вечера».
— Тогда споем им колыбельную.
И загрохотала в дверь Константина. Громко и сильно. Казалось, еще полминуты, и дверь сама пластом падет.
Близнецы рассудили так же и открыли.
— Говорил, что она, — заявил догадливый Тимофей стоящему позади Даньке.
— Кто будет к маскараду готовиться? Уклоняетесь? — Варвара не форсировала события, наступала, как бы между прочим.
— Заигрались, — лихо парировал Тим. — Сидим, в телефон втыкаем.
Варвара подтянула ближе Даньку и нежно приподняла обоих вралей над порогом.
— Угу. Два друга Оушена окончательно в себя поверили и …что решили с корзиной и яблоками?
Близнецы даже в висячем положении умудрились переглянуться.
— Ловушку надо ставить, — первым сдался пыхтящий Данька, — на погромщика. Ходит, как у себя дома.
— Какую ловушку, детки? — ласково пытала Пуля, входя в роль доброй матери.
— Отпустите, тогда расскажем, — сдался Тим.
— Отпускаю, — предупредила Варвара и по-простому разжала ладони.
Битые жизнью близнецы ловко приземлились на четвереньки, поиграли в «держи пять» и через пару секунд уже бежали в комнату под номером шестнадцать.
— Рассмотрели несколько вариантов. Из тех, что понравились: под дверями поставить алюминиевый таз, а сверху разложить ножи, ложки, вилки. Если кто-то полезет, мы сразу услышим и схватим.
— Ясно. Будете целую ночь спать под кладовкой. Вас ногой отодвинут и войдут. А ложки и таз разбудят пару десятков гостей, но это чепуха.
— У вас есть алюминиевый таз? — удивилась Пуля. — Такая редкость.
Мальчишки синхронно помотали головами.
— Тогда другой вариант. Положить на яблоки кошелек-обманку! Он наполнен банковской краской. Только откроешь, выстрелит краской, — весь фэйс и руки синие.
— Откуда у вас такое? — дивилась Варвара.
— От бабушки Лины. Она в банке давным-давно работала.
Варвара представила Альбину, весь фэйс и руки которой в синей краске. Ничего так, с цветом волос неплохо сочеталось бы. Молодцы, мальчишки, блестящая задумка. Следом за Альбиной объявился скептически настроенный Константин, лицо которого тоже было синим. Не-ет, эту заразу ничем потом не возьмешь. Да и любой сотрудник может из чистого любопытства открыть из ниоткуда возникший кошелек. Плохая мысль.
— Если бы Репин в кошелек заглянул, — вздохнула Пуля. — Сидел бы потом Виталик в номере синий и не высовывался до самого Рождества.
— Не заглянет. Он — из семейства гадов осторожных. А вот твой Егор с его везением …потом будешь за закрытыми дверями на его посиневшую физиономию любоваться.
Пулю снова потянуло взглянуть на беседку за окном. Рядом с ней немедленно материализовался Тимофей.
— Наш дядя видеокамеры в тренажерке устанавливает. Чтобы никто больше не вредительствовал. Дел на базе — не переделать.
Пуля внимательно посмотрела на мальчишку и тихонечко вздохнула: похоже за их тайным романом следила вся база. Хозяева, персонал и гости — в курсе, наблюдают и комментируют.
«…как бы ее не успокаивали, она почувствовала холодок отчуждения, что возник между ними двумя. Белесой дымкой он выстелил полсотни метров расстояния. Сейчас оно представлялось ей глубоким оврагом, затянутым пеленой плотного тумана. Егору уже не пробраться, а она шагнет навстречу и заблудится, чтобы потом в одиночестве бродить и бродить, пока не погибнет от горя.
Ее любовь была неправильно-сильная и чересчур возвышенная. Волшебное и хрупкое чувство, как по тонкому льду ходили. И вот провалились, — грустно улыбнулась. Начала выражаться, как романтический враль Редюк. Заразно».
— Пуль, ты чего? — раздался голос Егора, и его теплые руки осторожно легли ей на плечи.
Она обернулась. Кроме них в комнате уже никого не было: ни мальчишек, ни Варвары. За своими переживаниями она ничего не услышала.
— Да будь ты трижды миллионерша, все равно люблю!
Это показалось Пуле смешным. Звучало «будь ты трижды бездомная и безродная, все равно…».