— Нет, это склад, наверно. Без окон.
— Дом-то вон где.
— Гляди — трехэтажный!
— Куда это нас занесло?
— Может, Ночлегово?
— Сказал тоже. В Ночлегове и домов-то таких громадных нет.
— Эй, здесь какой-то окоп.
— Тропинка засыпанная, а не окоп.
— И дверь в конце.
— Стучи, Димон!
— Откройте, пожалуйста!
— Да она не заперта.
— Вали, ребята!
Дверь распахнулась, плеснула им в лицо ярким светом, и такие вот полуослепленные, полузадохнувшиеся, полузакоченевшие они ввалились в дом, в комнату, в зал — не понять было сначала, что это такое, но главное — тепло.
— Здравствуйте! — сказала Стеша, приоткрывая один глаз. — Можно войти?
Никто ей не ответил.
Они стояли на пороге, с ног до головы обсыпанные снегом, и первые темные струйки талой воды скапливались на полу. Способность различать цвета и звуки постепенно возвращалась к ним, и скоро стало понятно, что большой стол посредине вовсе не стол, а плита, что белые шкафы вдоль стен скорее всего холодильники, и вся комната не может быть ничем другим, как кухней ресторана или кафе. И верно — в стене напротив темнело узкое горизонтальное окно со стопками пустых тарелок.
Лавруша первый подошел и просунул в него голову.
— Есть кто-нибудь?
Голос его облетел полутемное кафе, заставленное рядами столиков, увешенное новогодними гирляндами, и одиноко вернулся обратно. Рядом с окном-раздачей была дверь, соединявшая кухню с кафе, но она оказалась запертой.
— Куда же все подевались?
— Может, поужинали и разошлись. А кухню заперли снаружи. В санаториях рано ужином кормят.
— С чего ты взял, что это санаторий?
— Ну, дом отдыха. Стоит себе посреди леса, а мы и не слыхали о нем. На первом этаже столовая, наверху спальни, библиотека, телевизор. Может, даже кинозал есть. Дом-то огромный, — видала?
Они прислушались.
Кинозал — такое объяснение вполне годилось. Все ушли смотреть фильм, и поэтому И пусто, и голосов не слышно, вообще никаких человеческих звуков. Только воет за окнами и под потолком в неоновых трубках верещит электричество. А фильм, наверно, такой интересный, что все сидят затаив дыхание. И в нем нет ни взрывов, ни стрельбы, ни громкой музыки, поэтому сюда в кафе и не доносится ни звука. Такой мягкий лирический фильм с летними пейзажами, может, с морем, и на море яхты, красный надувной матрац качается на волне, на нем сидит белая птица, вертит головой по сторонам, оглядывается…
— Киля! — воскликнула вдруг Стеша. — Как тебе не стыдно?
— А фто такое? — Киля от неожиданности чуть не выронил бутерброд с ветчиной.
Он стоял у холодильника спиной к остальным, но даже сзади было видно, как у него оттопырились щеки.
— Немедленно положи назад. И не смей ничего брать без разрешения.
— А ефли я уже укусил?
— Все равно.
Киля перестал жевать, покосился на них, потом сунул руку в карман и прошамкал что-то такое, из чего можно было понять, что он не просто берет, а заплатит деньги, у него есть «вубль» — вот, пожалуйста.
— Все равно, это нехорошо, — не совсем уверенно сказала Стеша. — Некрасиво.
Киля немного подумал — хорошо или нет? — потом решительно положил рубль на — полочку, запустил руку в холодильник и извлек еще один бутерброд.
— А правда, ребята, — протянул Лавруша. — От холода спаслись, не погибать же теперь от голода. У меня, например, тоже есть полтинник.
— Быка жареного — не знаю, а овечку бы я сейчас съел, — подтвердил Димон.
Они умоляюще посмотрели на Стешу.
Некоторое время она крепилась, но тут коварный Киля будто случайно распахнул — нет, не дверцу, а настоящие ворота огромного холодильника. Этого они не могли выдержать.
Чего там только не было!
Целые подносы с пирожными, блюда студня, украшенные нарезанными цветами из морковки, жареные котлеты, сыр, банки компота, горшочки со сметаной, золотистые копчушки, гирлянды сарделек, бутылки лимонада — и все это сверкало, манило переливалось. Ну у кого хватило бы сил стерпеть такое? Во всяком случае, не у тех, кто завтракал в девять, а на обед съел кусок булки с семечками.
Десять минут спустя они уже пировали вовсю.
В дальнем углу Лавруша обнаружил ящик на колесиках и в нем термосы с горячим и сладким чаем. Какое это было блаженство! — сидеть, поскидав куртки и полушубки, за кухонным столом, чувствовать, как теплота разливается внутри широкой волной, как начинают зудеть под притоком вернувшейся крови окоченевшие пальцы на руках и ногах, как расслабляются одеревеневшие мышцы. Деньги, какие у кого нашлись, лежали тут же рядом, — если кто войдет, пусть у него и мысли не мелькнет, что они какие-нибудь нахалы-налетчики.