Она, что спятила? По всей видимости, да. Но что же на нее нашло? Почему она ответила «да» на это безумное предложение?
Сьерра знала, что Доминик не любит ее. По его виду нельзя было предположить, что она даже просто нравится ему!
Если не считать постели. В постели между ними произошло нечто, во что Сьерра не могла поверить до сих пор.
А вне постели у них с Домиником, похоже, не было совершенно ничего общего.
Он использовал ее в своей борьбе с отцом — и не скрывал этого.
Что ж, напомнила себе Сьерра, она тоже использовала Доминика, чтобы помочь Фрэнки. И скрыла, это от Доминика. И ведь он даже не спросил, зачем ей деньги, он попросту выписал ей чек.
Ее муж. Доминик Вулф!
«Однажды, — бывало, предупреждала ее мать, — ты откусишь больше, чем сможешь прожевать, моя милая». «Однажды, детка, — говаривал гораздо более прямодушный и грубоватый отец, — ты прыгнешь, не подумав, и приземлишься прямо в большую кучу навоза». Конечно, он выражался более красочно. И похоже, его пророчество сбылось.
Сьерра дрожала в своей куртке и уже подумывала о том, чтобы открыть дверцу и броситься прямо под колеса встречных машин. Если повезет, то какое-нибудь такси расплющит ее в лепешку.
Но Сьерре никогда не везло. Скорее всего, на нее наедет посыльный на велосипеде, а Доминик Вулф попросту соскребет ее с асфальта, приведет в порядок, и они покатят дальше — на встречу с его отцом.
Господи! Что же ей теперь делать?
Она бросила быстрый взгляд на мужчину рядом с собой: на коленях у Доминика лежал открытый кейс, и ее муж водил ручкой по столбикам цифр. Да одна его ручка стоит месяца аренды ее квартиры!
Но дело даже не в деньгах. Дело в стиле жизни. Дело в том, что они совершенно по-разному смотрят на одни и те же вещи.
Включая ресторан, в который они сейчас направляются.
Сьерра даже надеяться не смела, что на тет-а-тет с отцом, Доминик повезет ее в модный ресторан или в маленький старомодный клуб. Нет, это будет одно из тех душных, скучных, нелепых заведений, где стены покрыты деревянными панелями и увешаны фотографиями и гравюрами собак, с дохлыми птицами в зубах. И метрдотель, взглянув на нее с пренебрежением, посадит ее за кадку с пальмой, чтобы не видели прочие посетители, если вообще соблаговолит предоставить ей место.
А что, если ее даже не пустят внутрь?
На миг Сьерру охватило чувство паники и унижения, и она не сразу поняла, что ее пустят. Еще как пустят, потому, что она заявится туда под руку с Домиником Вулфом. Он пригрозит им, сделает страшное лицо, даст на чай пятьдесят баксов, — и пусть они будут посматривать на Сьерру искоса, но им придется пустить ее. А потом они прольют суп ей на колени. Или будут выжидать, когда она опозорится сама.
Сьерра начала грызть ноготь на большом пальце. Потом сообразила, что делает, и втиснула руку в карман куртки. Ей не следует грызть ногти в присутствии Доминика. Она специально красила ногти в самые яркие, безумные цвета именно для того, чтобы не грызть их.
Ни одним жестом Сьерра не выдаст того, что сердце у нее провалилось куда-то в пятки и в животе настоящая буря. Не дождетесь, дорогие. Ни за что.
Сьерра знала, что страх не доведет ее до добра. В семь лет она панически боялась воды, и, пока прочие дети плескались в бассейне, она стояла у бортика и тряслась от ужаса. И наконец, кое-кто из старших ребят понял, что она боится, и ее силком затащили в воду. Сьерра вопила, барахталась и не утонула только потому, что прибежала ее сестра Мария. Она вытащила задыхающуюся, ревущую Сьерру из бассейна и сказала ей пять самых важных слов в ее жизни: «Никогда не показывай, что боишься».
И с тех пор Сьерра старалась, чтобы никто не догадался о ее страхах. От многих она сумела избавиться и обнаружила, что мир, в общем-то, неплохая штука. Правда, иногда случалось так, что она снова ощущала себя той маленькой девочкой на краю бассейна.
Но и на этот раз она ничем не выдаст себя. Войдет в ресторан с высоко поднятой головой и даже глазом не моргнет. Доминик может пожалеть, что женился. Но он не пожалеет, что женился на ней. Уж она об этом позаботится!
Метрдотель, мягко говоря, был потрясен.
Обычно бесстрастные черты его лица явно оживились при виде Доминика и его спутницы, и долю секунды, он попросту таращился на прибывших. Потом совладал с собой, выпрямился и изобразил на лице нечто, что лучше всего подходило под определение «решительное безразличие».