Андреа прижав кровоточащую левую руку, правой помогал Марии идти по камням. Девушка совсем не могла наступить на раненую ногу. Наконец они подошли к подножью железной лестницы. Ступени, зигзагом уходящие вверх, показались им нескончаемыми. С раненой девушкой и бездействующей левой рукой задача, подумал Андреа, почти невыполнимая. И одному Богу известно, когда взлетит на воздух эта стена. Он посмотрел на часы. Если все идет по плану, это должно случиться с минуты на минуту. Андреа молился, чтобы Меллори с его обычной пунктуальностью на этот раз хоть немного выбился из графика. Девушка посмотрела на него и все поняла.
– Оставьте меня, – произнесла она. – Пожалуйста, оставьте меня.
– Исключено, – мягко сказал Андреа. – Мария никогда не простит мне этого.
– Мария?
– Другая Мария. – Андреа взвалил девушку на спину и обвил её руками свою шею. – Моя жена. Я думаю, она мне задаст жару. – Он ухватился здоровой рукой за лестницу и начал карабкаться вверх.
Чтобы непосредственно следить за передвижением своих войск, генерал Циммерман приказал доставить его на мост. Машины остановились прямо на середине, прижавшись к правому краю. Мимо нескончаемой вереницей проходили танки, самоходные орудия и грузовики с орудийными расчетами. Когда последние достигли северной оконечности моста, орудия и танки рассредоточились вдоль берега, подготовленные к началу атаки.
Время от времени Циммерман поднимал бинокль и внимательно изучал небо на западе. Десятки раз ему казалось, что слышен звук приближающейся воздушной армады, и десятки раз он обманывался. Каждый раз генерал ругал себя последними словами, доказывая самому себе безосновательность своих опасений. Он считал, что эти опасения недостойны генерала вермахта. И все же какое-то внутреннее чувство не давало ему покоя. Он снова и снова поднимал бинокль, смотрел в сторону запада. Но ему ни разу не пришло в голову, что он смотрит в неверном направлении.
Менее чем в полумиле к северу генерал Вукалович опустил свой бинокль и повернулся к полковнику Янци.
– Все, – голос генерала звучал невыразимо устало и обреченно. – Ждем ещё пять минут и начинаем контрнаступление.
– И начинаем контрнаступление, – в тон ему повторил Янци. – За пятнадцать минут, мы потеряем тысячу человек.
– Мы хотели невозможного. Пришла пора расплачиваться за свои ошибки.
Меллори, волоча за собой длинный шнур, присоединился к Миллеру.
– Готово?
– Готово. – У Миллера тоже был в руке шнур. – Теперь соединим эти концы с гидростатическим взрывателем и смываемся.
– В нашем распоряжении будет только три минуты. Ты знаешь, что с нами произойдет, если мы не вылезем из воды в течение трех минут?
– Лучше не говори об этом, – взмолился Миллер.
Внезапно он весь напрягся и взглянул на Меллори. Меллори тоже услышал наверху топот бегущих людей и кивнул Миллеру. Оба нырнули.
Капитан охраны, в соответствии с воспитанными в нем понятиями чести солдатского мундира и нормы поведения командира, конечно, не бежал, но очень быстро шел вдоль стены плотины, когда увидел фигуру в форме, не подобающим для солдата образом свесившуюся через парапет. Но потом он вдруг понял, что человек, который с какой-то целью хочет посмотреть вниз, будет держаться руками, а рук солдата на парапете видно не было. Он вспомнил пропавших Маурера и Шмидта и тогда уже бросился бежать.
Охранник не слышал его шагов. Капитан схватил его за шиворот и потянул на себя, но тут же отскочил, так как тело охранника безжизненно рухнуло у его ног лицом кверху. Во лбу солдата зияла черная дыра. Капитан схватился сразу за фонарь и автомат и, понимая, что рискует жизнью, перегнулся через парапет.
Но ничего не было видно. Вернее, никого, кто мог бы за последнюю минуту-полторы убить солдата. Зато было ясно видно, что кто-то уже почти выполнил свою задачу: два темных предмета цилиндрической формы прилепились к плотине на уровне воды. Непонимающим взглядом капитан уставился на них, и вдруг до него дошло, что эти непонятные предметы несут смерть. Он выпрямился и пулей помчался на другой конец плотины, выкрикивая не своим голосом:
– Радист! Срочно на связь!
Меллори и Миллер вынырнули. Крики, скорее даже вопли капитана, ясно были слышны в ночной тишине. «Меллори выругался:
– Проклятье, проклятье и ещё раз проклятье! – голос его дрожал от глубокого разочарования. – Он предупредит Циммермана. У того будет семь-восемь минут, чтобы отвести танки.
– Что же теперь?
– Теперь мы дергаем за эти чертовы шнуры и даем деру.
Капитан подбежал к сторожке, у которой сидели Рейнольдс, Петар и лежал Гроувс.
– Генерал Циммерман! – прокричал капитан. – Немедленно свяжитесь с генералом Циммерманом. Передайте ему, чтобы он срочно отвел танки подальше от моста. Эти чертовы англичане заминировали плотину!
– Ну вот и хорошо, – голос Петара был едва слышен.Все хорошо, что хорошо кончается.
Рейнольдс уставился на него в полном изумлении. Почти механически он принял от Петара протянутые им темные очки и, затаив дыхание, смотрел, как Петар нажал на какую-то кнопку на задней стенке гитары. Стенка открылась, и гитара мгновенно превратилась в автомат, хорошо смазанный, в полной боевой готовности.
Палец Петара застыл на спусковом крючке. Автомат ладно и привычно устроился в его руках. Темные глаза были прищурены и смотрели ясно, с холодной уверенностью. Теперь он, Петар, был хозяином положения.
Солдат, охранявший трех пленников, перегнулся пополам и умер мгновенно, прошитый очередью. В следующую секунду капрал, дежуривший в радиорубке, последовал за охранником, не успев даже снять с плеча свой «шмайссер». Капитан на бегу несколько раз выстрелил в Петара, но тот уверенно вел свою партию. Не обращая внимания на пулю, которая пробила ему правое плечо, он выпустил остаток обоймы в передатчик и упал с пробитым плечом и раной в голове. Капитан вложил свой все ещё дымящийся револьвер в карман и посмотрел на Петара почти безумным взглядом. В этом взгляде не было злобы. Он был полон печали и осознания своего полного поражения. Его глаза поймали взгляд Рейнольдса: с каким-то удивительным взаимопониманием оба в полном потрясении покачали головами.