Не забудь края златые
Плющем, розами увить:
Весело в года седые
Чашей молодости пить,
Весело хоть на мгновенье,
Бахусом[50] [Грёзами] наполнив грудь,
Обмануть воображенье
И в былое заглянуть.
ДАФНА
Мне минуло шестнадцать лет,
Но сердце было в воле;
Я думала, что целый свет
Лишь бор, поток и поле…
К нам юноша пришёл в село.
Кто он? отколь? — не знаю,
Но всё меня к нему влекло,
Всё мне твердило — знаю.
Его кудрявые власы
Вкруг шеи обвивались,
Как злак сияет от росы, —
Сияли, рассыпались;
И взоры пламенны его
Мне что-то изъясняли;
Мы не сказали ничего,
Но уж друг друга знали…
Как с розой ландыш, бел он был, —
Милее не видала;
Он мне прилежно говорил,
Но что? — не понимала.
Куда пойду — и он за мной,
Мне руку пожимая,
Увы! и ах! твердил с тоской,
От сердца воздыхая.
«Что хочешь ты?» — спросила я:
«Скажи, пастух унылый».
И обнял с жаром он меня
И тихо назвал милой…
И мне б тогда его обнять,
Но рук не поднимала:
На груди потупила взгляд,
Бледнела, трепетала.
Ни слова не сказала я…
За что ж ему сердиться?
Зачем оставил он меня
И скоро ль возвратится?
Дельвиг
Деятельнейший член «Зелёной лампы» — Я. Н. Толстой — большую часть своих стихотворений, читанных на собрании кружка, напечатал в 1821 г. в сборничке «Моё праздное время»[51]; не вошли в него лишь риторическое и растянутое послание «К ветерану***» и басня «Таракан-Ритор», ничего не прибавляющие, однако, к литературной физиономии этого, по выражению Пушкина, «Философа раннего»; стоит отметить разве лишь конечную сентенцию, для которой написана и вся упомянутая немудрёная басня:
Как часто рифмачи подобны Таракану:
Похвальну песнь поют из денег, перстенька
Достойному хвалы, а вместе с тем — тирану, —
Но жаль, что нет для них лихого паука.
Что касается «Послания к А. С. Пушкину»[52], вызвавшего известные «Стансы» Пушкина Толстому и относящегося к тому же 1819 г., то в рукописи его в наших бумагах нет существенных изменений против печатного текста, почему мы и оставляем их без внимания.
Из остальных материалов, дошедших до нас от участников дружеских собраний и бесед, приведём ещё шараду в стихах, написанную неизвестным нам почерком и принадлежащую неизвестному же автору: она любопытна своим политическим содержанием, как бы отзвуком тех частей пушкинской оды «Вольность», в которых поэт говорит о вечном законе и его значении:
Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью Святой
Законов мощных сочетанье и т. д.
Та же мысль и в «Шарраде» неизвестного нам автора, означающей, очевидно, слово «Престол»:
ШАРРАДА
Слог первый мой везде есть признак превосходства,
Вторая часть нужна для пищи, для дородства,
Нередко и для книг, а чаще для бумаг,
Для лакомых она — источник лучших благ.
Что ж целое моё? — Всегда жилище власти,
И благо, где на нём, смирив кичливы страсти,
Спокойно восседит незыблемый закон:
Тогда ни звук оков, ни угнетённых стон
Не возмущают дух в странах, ему подвластных;
Полны счастливых сёл и городов прекрасных,
Любуются они красой своих полей,
И солнце, кажется, сияет им светлей…
Но горе, где, поправ священные законы,
Забыв свой долг, презрев граждан права и стоны,
Воссядет равный им с страстьми, а не закон:
Там вмиг преобратит строптивой властью он
В ничто — обилья блеск; луга и нивы — в степи,
И детям от отцов наследье — грусть и цепи,
И землю окропят потоки горьких слез,
И взыдет стон людей до выспренних небес.
вернуться
На титульном листе книжки — гравированная гравёром А. Ш. [А. М. Шелковниковым ?] виньетка, изображающая горящую лампаду (или светильник, лампу), слева от которой находится — лира, а справа — якорь (эмблема надежды), т. е., в общей сложности, Зелёную (цвет Надежды) Лампу, посвящённую поэзии.
вернуться
Оно перепечатано в нашей статье о Я. Н. Толстом (СПб., 1899. С. 9—11) и в сборнике В. В. Каллаша «Русские поэты о Пушкине» (М., 1899. С. 8—10).