Как досадовал поэт на русское бездорожье!
Но однажды отечественные дороги удостоились-таки похвалы Пушкина:
«Вообще дороги в России (благодаря пространству) хороши и были бы еще лучше, если бы губернаторы менее об них заботились». И приводит пример подобной «заботы»: «…дерн есть уже природная мостовая; зачем его сдирать и заменять наносной землею, которая при первом дождике обращается в слякоть?» «Летом дороги прекрасны, – развивает “дорожную тему” поэт, – но весной и осенью путешественники принуждены ездить по пашням и полям, потому что экипажи вязнут и тонут на большой дороге, между тем как пешеходы, гуляя по парапетам, благословляют память мудрого воеводы».
Ездили в пушкинскую эпоху «на перекладных» или «на почтовых», то есть на казенных лошадях, которые менялись на почтовых станциях. Немало было и любителей езды «на вольных» – когда ямщики нанимались по вольной, договорной цене; «на долгих» – путешественник брал пару или тройку лошадей «от места до места». Езда «на долгих» свое название оправдывала – ведь лошадей на станциях не меняли, – зато обходилась дешевле. Можно было ехать и «на своих»: так отправилась в Москву барыня Ларина с дочерью:
За почтовых лошадей взимались «прогоны»: за каждую лошадь и версту путешественник платил в зависимости от тракта, как правило, 8—10 копеек. И сколько полезных сведений мог он почерпнуть из «Ручного дорожника для употребления на пути между императорскими всероссийскими столицами» либо «Карманного почтового путеводителя»!
Число лошадей, впрягаемых в экипаж, определялось согласно чину и званию. «Особы 1-го класса» обладали правом на двадцать лошадей, и ехали обычно «поездом» в несколько экипажей. Александр Сергеевич, имевший чин коллежского секретаря (чиновник 10-го класса), а с 1831 года – титулярного советника (13-го класса), мог получить лишь три лошади. По сему поводу Пушкин не без иронии заметил: «Чины в России необходимость хотя бы для одних станций, где без них не добьёшься лошадей».
Обычная скорость дорожного экипажа была невысока. Привилегией исключительно быстрой езды обладали лишь фельдъегеря, обязанные ездить «столь поспешно, сколько сие будет возможно». И только для них на почтовых станциях всегда имелись в запасе крепкие курьерские лошади.
Скорость «фельдъегерской» езды кажется фантастической. Несколько исторических примеров: графа Олизара, арестованного в 1826-м по делу декабристов, фельдъегерь вез из Киева в Петербург со скоростью 420 верст в сутки! Из Царского Села в Москву фельдъегерь с известием о взятии Варшавы примчался за 43 часа!
Не зря, видно, Пушкин как-то обмолвился о «фельдъегерском геройстве». Любопытна и его дневниковая запись: «3 <декабря 1833 г.> Вчера Государь возвратился из Москвы – он приехал в 38 часов». Такая сверхбыстрая, поистине царская езда (к слову, небезопасная!) поразила воображение поэта.
«Из почтенного сословия смотрителей»
Отдохнуть и переменить усталых лошадей путешественники могли на почтовых станциях. «Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода.?» – с этих риторических вопросов и начинается знаменитая пушкинская повесть.
По «Высочайше изданным» правилам станционные смотрители, мелкие чиновники, не имевшие никакого классного чина, «находясь при своих местах», пользовались «в ограждении обид» правами коллежского регистратора.
«Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев и то не всегда. Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут – а виноват смотритель. <…> Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую.
Генерал едет, не сказав ему спасибо. Через пять минут – колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол подорожную!.. Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием».