Говорила Мария Алексеевна только по-русски. Это отмечал еще Бартенев как обстоятельство особо знаменательное для той среды, в которой Пушкин рос, где говорили и писали большей частью по-французски, для детей нанимали иностранных гувернеров и гувернанток. У бабушки выучились внуки читать и писать на родном языке. Все вспоминавшие о Марии Алексеевне отмечают «простоту, ясность и меткость» ее русской речи. П. В. Анненков писал о «безыскусственности и мужественности выражения, которыми отличались ее письма и разговоры».
Когда Пушкин был отдан в Лицей, Мария Алексеевна писала ему письма. По словам Ольги Сергеевны, «писала прекрасным русским языком, которым так восхищался друг Александра Сергеевича барон Дельвиг». То, что письма Марии Алексеевны очень нравились Дельвигу, утверждал и П. И. Бартенев, на основании рассказов своей тетки Н. П. Бурцевой, которая коротко знала бабушку и мать Пушкина. К сожалению, ничего из переписки Марии Алексеевны со старшим внуком до нас не дошло.
Но Мария Алексеевна осталась в памяти Пушкина навсегда.
В Лицее в 1816 году он написал стихи, в которых перед поэтом, уносящимся в грезах к безмятежным временам детства, возникает трогательный образ «мамушки», «в чепце, в старинном одеянье»…
Эти стихи-воспоминания, несомненно, имеют отношение к Марии Алексеевне Ганнибал.
О ней, можно полагать, вспоминал Пушкин и тогда, когда, сосланный на юг, в 1822 году писал о своей Музе:
Рассказывая в неоконченном «Романе в письмах» о бабушке своей героини, поэт, можно с уверенностью сказать, тоже думал о Марии Алексеевне. «Тому ровно три недели получила я письмо от бедной моей бабушки. Она жаловалась на свое одиночество и звала меня к себе в деревню. Я решилась воспользоваться этим случаем… Бабушка мне чрезвычайно обрадовалась; она никак меня не ожидала. Слезы ее меня тронули несказанно. Я сердечно ее полюбила. Она была некогда в большом свете и сохранила много тогдашней любезности».
Бабушка упоминается, и всегда сочувственно, в автобиографических набросках Пушкина.
В первой программе записок, датируемой началом 1830-х годов, есть фраза, которая обычно публикуется так: «Бабушка и ее (в оригинале – ея. – А. Г.) мать – их бедность». Однако здесь у Пушкина явно имеет место описка, которая ввела в заблуждение издателей и комментаторов. Должно быть: «Бабушка и моя мать – их бедность». Фразу эту Пушкин вписал между фразами «Отец и дядя в гвардии. Их литературные знакомства» и «Ив〈ан〉 Абр〈амович〉. – Свадьба отца». Вначале после фразы о службе и литературных знакомствах дяди и отца Пушкин написал фразу «Свадьба отца», но, видимо заметив, что, много говоря о Сергее Львовиче и его семье, он ни словом не обмолвился о Надежде Осиповне и ее семье, зачеркнул слова «Свадьба отца» и вставил фразу о бабушке и матери, их бедности; затем в связи с нею назвал Ивана Абрамовича Ганнибала и уже потом упомянул о свадьбе родителей. Логика изложения очевидна: речь идет о семье Пушкиных и Сергее Львовиче – женихе, затем о Марии Алексеевне и ее дочери Надежде Осиповне – невесте, оказавшихся в бедственном материальном положении после того, как их оставил О. А. Ганнибал; затем об Иване Абрамовиче Ганнибале, который помог своей невестке и племяннице выйти из бедности и устроить свадьбу с С. Л. Пушкиным; и, наконец, о самой свадьбе. Мать Марии Алексеевны – Сарра Юрьевна – здесь совершенно ни при чем, да она вовсе и не была бедна (после смерти в 1777 году мужа, А. Ф. Пушкина, она и два ее сына наследовали в Тамбовской губернии несколько имений и много сотен крепостных крестьян, о чем имеются документальные свидетельства)[50].
Пушкин не забывал той роли, какую сыграла Мария Алексеевна в судьбе всей семьи, и не мог не отвести ей места в предполагавшейся автобиографии.
Родившаяся в мае 1832 года первая дочь Пушкина была названа в память прабабки Марией.
Когда преследуемый хитрой, бессовестной Устиньей Толстой Осип Абрамович одиноко доживал свои дни в Михайловском, Мария Алексеевна, по-видимому, предпринимала шаги к примирению с мужем. Если действительно, как утверждает в своих воспоминаниях А. Ю. Пушкин, Надежда Осиповна и Сергей Львович осенью 1799 года ездили в Михайловское, чтобы показать деду первого его внука Александра, то это, надо думать, делалось не только с ведома, но и по совету Марии Алексеевны.