Берег становился все круче. У самой воды густо росли лопухи вперемешку с тонкой особенно жалистой крапивой, и мне приходилось то и дело отбегать от ручья. Несколько раз я прыгал с берега на берег, но удобного места, чтобы поймать собачку, все не было.
Крышка от бидончика полетела в кусты, но я не стал останавливаться. Чапа уже несколько раз окуналась с головой и теперь не так высоко поднимала носик над водой. После очередного нырка она сразу же отыскивала меня глазами, и то, что я всегда был недалеко, казалось, придавало собачке силы.
— Держись, Чапа, держись, — только так я и мог подбодрить ее.
Альфа где-то отстала, даже прыжков ее не было слышно.
— Ну, ты еще прибежишь, — пообещал я мысленно.
Быстро мы достигли того места, где ручеек делал резкий поворот. Я надеялся, что здесь Чапу течением прижмет к берегу. Так и вышло. Собачку закинуло в тину на мелководье, она начала выбираться и запуталась.
Я перескочил ручеек и подхватил Чапу. Ее трясло от холода.
Под лопухами была вода, мои кроссовки промокли насквозь. Подскользнувшись и чуть не упав, я выбрался на сухое место и поставил собачку на землю. Чапа так устала, что сразу растянулась на траве. Я сел рядом тоже без сил.
Откуда-то из кустов вынырнула Альфа. В зубах она держала крышку от бидончика. Вся моя злость на овчарку уже прошла.
— Ах ты, хитрюга.
Овчарка аккуратно положила крышку рядом с бидончиком и подошла к Чапе. Я погладил их обеих, а Альфа, притаптывая мокрую траву вокруг, стала облизывать собачку куда придется.
Чапа нетерпеливо уворачивалась и, наконец не выдержав, сердито гавкнула.
Альфа отстала, но все равно осталась довольна.
Пора было выходить на полянку. Сюда из-за деревьев солнечные лучи не проникали, и дрожь у Чапы не проходила. Я пересилил усталость и поднялся.
— Идем сушиться.
Я положил собачку на плечо, и она лизнула меня в щеку. Так она благодарила.
Перед уходом решил заглянуть в лопухи, где запуталась Чапа. Так и есть — загадочный ручеек оказался там. А как хорошо спрятался! Если б Чапу не занесло сюда, и не отыскал бы. Наверное, он недавно пробил здесь дорожку — густая трава, хоть и росла в воде, еще даже не пожелтела. На ровном месте маленькие речушки часто меняют направление. Глинистые берега постепенно осыпаются и могут завалить основное русло. Ручейку в таком случае приходится прокладывать новый путь.
Чапа быстро притихла у меня на руках, глазки у нее стали слипаться, она задремала.
— Теперь мне придется сушить еще и рубашку, — подумал я и зашагал быстрее. Солнечная полянка уже виднелась впереди в просветах черемуховых и осиновых стволов.
Прощай, пасека!
Как-то утром мы увидели, что на большой березе у дровяного сарайчика за одну ночь пожелтели почти все листья. Это была первая весточка осени.
Пчелы приносили меда все меньше и меньше. Дедушка с бабушкой заговорили о скором отъезде. И однажды дед Ваня объявил, что завтра мы едем домой.
Мне было и грустно и радостно одновременно. Грустно оттого, что закончилось мое лето на пасеке, среди лесов, полян и тальниковых речушек. Я привык к этой веселой и безнадзорной жизни.
В поселке придется жить по-другому. Но я знал, что мне уже хочется этого. Хочется встретить старых друзей, пойти в школу, увидеть маму, папу и сестренку, я ведь так мало видел их за это лето.
Чапа уезжает вместе со мной. Альфа останется до глубокой осени и приедет домой последней, когда все ульи уже будут перевезены и установлены в подполе на зиму.
Утром дед Ваня легонько дотрагивается до моего плеча и я тут же просыпаюсь.
— Одевайся, завтракай и едем, — коротко говорит он и уходит.
Я тороплюсь, потому что дедушка хочет выехать пораньше. Баба Тася уже напекла пухлую стопку блинов. Я быстро съедаю несколько штук с медом, запиваю холодным молоком (на ночь мы ставим банку с молоком в ближайший ручей) и выскакиваю на улицу.
— Еще поешь, успеешь ты, — кричит вслед баба Тася, но я делаю вид, что не слышу.
Чапа уже бежит навстречу. Она деловита и даже не прыгает вокруг меня, как обычно. Наверное, догадывается об отъезде.
— Чапа, давай в машину, — я распахиваю заднюю дверцу дедушкиного уазика. Собачка собирает вместе все четыре лапки и без моей помощи легко запрыгивает на сиденье. А какой крошечной она была три месяца назад, когда мы только приехали на пасеку. Сейчас это уже молодая собачка, которой до всего есть дело и которая немало испытала в своей коротенькой жизни.
Дед Ваня усаживается за руль. Баба Тася прощально машет рукой. Машина, покачиваясь на кочках, выбирается на лесную дорогу. В лесу сумрачно и сыро. Но вот дорога выворачивает на пригорок, «уазик», рыча, заскакивает на него и деревья раздвигаются в стороны. Мы на просеке. Трава здесь за лето не разу ни косилась и теперь такая высокая, что впереди и позади машины, кажется, две сплошные желто-зеленые стены. Где-то сбоку бежит Альфа. Она то появляется в редких клеверных островках, то снова исчезает в густой траве.