- Да вы, наверно, знали уже, Евгений Осипович.
- Нет, - покачал головою Гнедин. - От тебя первого слышу.
Воля перевел взгляд на мать, и та ему подмигнула, как подмигивала, он помнил, в дни кори и скарлатины, когда жар у него начинал спадать: ничего, мол, теперь уж выдюжим, не пропадем.
- Есть кое-какие новости, - начал, входя, Бабинец. - Сейчас… - Он заметил Гнедина в румынской форме и остановился, так что Леонид Витальевич, шедший за ним, застрял в дверях. Без обращения и приветствия Микола Львович спросил: - Это что же… маскарад или…
- Да, верно, уж что-нибудь одно: либо маскарад, либо я служу теперь под началом маршала Антонеску, - отвечал странно Гнедин.
Воля с удивлением, даже с опаской, наблюдал за ними: Бабинец в молчании не трогался с места, Евгений Осипович холодно смотрел в сторону, но взгляд его, несомненно, относился к Бабинцу. Молчание и неподвижность все длились, пока не встала Екатерина Матвеевна.
- Микола, - сказала она, остерегая, - вы бросьте эту «политику».
Бабинец чуть помедлил, потом проговорил, не то опомнившись, не то решившись:
- Так. Вы не обижайтесь, Евгений Осипович. Знаете… В жизни ведь всякое бывает, так что…
И, шагнув навстречу Гнедину, с широкой улыбкой выбросил вперед руку для пожатия.
- Всякое, да не со всеми, - ответил Евгений Осипович, не привстав, на миг коснувшись ладонью его ладони.
- И что же вы ответили этому сотруднику «Голоса народа»? - Бабинец повернулся к Леониду Витальевичу, которого Екатерина Матвеевна успела уже усадить.
- Примечательно, чего он от меня добивался. Что я ответил, сравнительно нетрудно догадаться. Извините, наш разговор вам не во всем будет понятен, - заметил учитель Екатерине Матвеевне и Гнедину. - Впрочем…
Он повторил для них то, что Бабинцу и Воле было уже известно.
- А ваш ответ был какой? - поторопил Бабинец. Манера Леонида Витальевича поминутно перебивать самого себя немного раздражала его.
- Ну, как говорится, напрашивающийся. Я сказал, что их «новый порядок» в Европе нравится мне куда меньше старого, что никакие возможности передо мной лично не открылись, и дал этому хлюсту понять, чтобы он убирался.
- И вы рискуете все это рассказывать в присутствии румынского офицера? - спросил с усмешкой Гнедин.
- Если я уже сказал это немецкому прихвостню, чего ж теперь опасаться румынского офицера? И потом, мир ведь тесен… Представьте, я знаю, кто вы. - Леонид Витальевич вместе со стулом подвинулся ближе к Гнедину и совершенно в той интонации, в какой, бывало, задавали Евгению Осиповичу вопросы его штатские знакомые году в тридцать пятом, спросил: - Какое развитие событий вы теперь предвидите?..
Но тут Бабинец возобновил законченный, казалось Леониду Витальевичу, разговор:
- Значит, так прямо, безо всякой задержки, и дали этому хлюсту из газетки от ворот поворот?
Леонид Витальевич кивнул.
- Нет, как все-таки у них язык поворачивается?! - вдруг начал он горячо. - Закрыв все школы, просить учителя засвидетельствовать расцвет культуры!.. Это все равно что…
- Знаете, нам надо с вами потолковать немного, - деловито прервал его Микола Львович. - Пожалуй, мы с Волей вас проводим. Ты как, Воля, даешь согласие?
Посреди двора, однако, Бабинец остановился и, убедившись, что никого поблизости нет, дальше не пошел.
- Нас, подпольщиков, в городе немного, не столько, сколько партизан в лесах, - проговорил он негромко. - Каждый на учете, каждый дорог.
«Я - подпольщик!..» - мелькнуло в голове у Воли. Еще ни разу, даже мысленно, он не называл себя так. И вот Бабинец без торжественности и не в похвалу - просто потому, что к слову пришлось, - назвал его подпольщиком…
Чувство гордости не проходило, не рассеивалось, и, ни на миг не забывая о том, что он подпольщик, о том, что скоро фашисты потерпят поражение, о том, что дома у них Гнедин, Воля слушал Миколу Львовича, который тем временем продолжал:
- …А вы!.. (Это относилось к Леониду Витальевичу.) Раз-два, со мной не посоветовавшись, в лицо фашистскому прислужнику выкладываете, что вы о его хозяевах думаете! И он, довольный, бежит небось к своему редактору или прямо в гестапо. И - нет вас!.. А вы бы еще пригодились, мы бы с вами… Понимаете хоть, что сделали?!
Воля тоже, как Бабинец, смотрел на Леонида Витальевича строго. И, хмурясь, ждал его оправданий.
- А что же мне, по-вашему, было делать? - осведомился Леонид Витальевич, сдерживая возмущение. - Дать требуемое интервью? Сообщить всему грамотному населению, что я приветствую фашистский порядок?..
- Повременить, - ответил Микола Львович. - А если невозможно было - что ж, дать интервью. Потом, после возвращения наших, я объяснил бы кому следует, чем вы занимались тут при оккупантах, обошлось бы без недоразумений. Или вы не верили, что наши вернутся?..