Пока Сашка ехал до своего восьмого этажа, пока открывал замок, телефон продолжал настырно трезвонить. Санёк, не снимая кроссовок, протопал в гостиную.
– Да! – рявкнул он в трубку.
– Салют, Сань! – сквозь непривычные щелки и трески линии донёсся голос Лехи. – Ты чего в школе не был?
– Да-а, тут понимаешь, дела такие… – неопределённо тянул Санёк.
– Что у тебя с телефоном? Ни фига не слышно! – откуда-то издалека осведомился Лёха. – Дела, реально ещё те! Тут такое творится, атас! АЭС горит. В школе таблетки выдавали. Говорят, реактору – амба! Радиация там! Милиции полно! Колонна бэтэров пришла! Приходи, вместе с моей крыши посмотрим!
– Да были мы уже со Стасом на крыше. В бинокль смотрели. Ничего уже там не горит, потушили всё давно! – авторитетно сообщил Сашка.
– А-а, ты видел уже, – разочарованно протянул Лёха. – Всё равно приходи. С Ленина намного ближе, и видно лучше!
– Ладно! Позвоню родителям, поем и приду!
Сашка нажал на рычаг и набрал мамин телефон. Короткие гудки. Занято. Набрал номер общего телефона 2-го энергоблока. Трубка кряхтела, трещала помехами, но соединения не было. Ещё раз. Тот же результат. Неисправна АТС? Сашка вспомнил про утреннюю суматоху на узле связи. Заглянул в телефонный справочник. Набрал на пробу номер директора школы. Три длинных гудка.
– Вторая школа. Слушаю. – раздался усталый баритон Михаила Павловича.
Сашка тихонечко положил трубку на рычаг. Посмотрел на грязные, серые, ещё на крыше запачканные ладони. Развязал в прихожей шнурки покрывшихся пылью кроссовок, и направился в ванную…
Если бы сейчас поднести к этим кроссовкам датчик радиометра, стрелка показала бы 25 рентген. Максимально допустимая годовая доза радиации для работников атомных станций. Вот только истинных уровней радиации в Припяти утром 26 апреля ещё не знает никто…
Ночью дозиметрист службы контроля радиационной безопасности АЭС Николай Горбаченко будет бестолково метаться по разрушенному зданию 4 энергоблока с радиометром, не способным измерять уровни активности свыше 1000 микрорентген в секунду. Стрелка радиометра зашкалит на всех диапазонах. Исходя из этого директор станции Виктор Брюханов, сделает ложный вывод, о наличии на блоке радиационных полей с уровнями не выше 5 рентген.
Ранним утром на станцию прибудет начальник гражданской обороны Воробьёв с радиометром на 250 рентген в час. Его стрелка тоже зашкалит. Брюханов проигнорирует доклад Воробьёва и сообщит в Москву о радиационной обстановке в пределах нормы. Москва прикажет подавать воду в несуществующий реактор. Драгоценное время будет потеряно, пожарные и персонал сильно переоблучатся. В 6-й клинике Москвы их высохшие тела навечно покроет бурый ядерный загар…
К полудню 26 апреля на станцию примчится группа московских специалистов во главе с министром энергетики СССР Анатолием Майорцем. Не подозревавший о смертельной опасности министр, непристойно матерясь, будет бегать вокруг ядерного завала, в истерике разбрасывая летними ботинками чёрные куски выброшенного из реактора графита. Утратив чувство реальности, Майорец потребует скорейшего восстановления разрушенного блока. Более сведущий в ядерной энергетике главный инженер «Союзатомэнерго» Борис Прушинский, почуяв неладное, поднимется в воздух на вертолёте и поймёт, что реактор разрушен. Зашкалившая над реактором за тысячу рентген стрелка радиометра произведёт на Майорца неизгладимое впечатление. Вмиг притихший министр позвонит из подземного бункера станции советскому премьеру Николаю Рыжкову и попросит дополнительной помощи.
В девять часов вечера в Припять прибудет расширенный состав правительственной комиссии во главе с заместителем Председателя Совмина СССР Борисом Евдокимовичем Щербиной. С его приездом царившая на станции бестолковщина прекратится. Начнутся осмысленные действия. Военные дозиметристы армейскими дозиметрами установят точный уровень фона на 4 энергоблоке – от десятков рентген в час на пульте БЩУ, до 10 000 рентген возле завала. В Припяти начнёт работу дозиметрическая служба. Показания радиометров ошарашат медицинских светил из правительственной комиссии: активность воздуха на улицах до одного рентгена в час, почвы – до пятидесяти. Щербина запросит у Москвы разрешение на эвакуацию Припяти.
В эту ночь в Москве во всех окнах здания ЦК на Старой площади, будет гореть свет. Ещё не осознавший до конца масштабы происшедшего Генеральный секретарь даст добро на тотальную эвакуацию украинского атомограда. Наверное, впервые за всю историю большой страны, прагматично мыслящий новый советский лидер поставил безопасность людей выше интересов государства. Едва ли прежнее руководство СССР решилось бы раскрыть перед миром масштабы беды, эвакуировав в мирное время 49 тысяч человек. Помните об этом, когда привычно ругаете Горбачёва…