— И я. Осенью, — оживилась Витька.
— В нашу?
— Может, и в вашу. А может, в свою.
— Наша школа — самая лучшая! — похвалился Матвейка. — Самая большая и самая красивая...
Опять начал! Ну и хвастун этот Матвей-малый!
— Не веришь?! Хочешь покажу?
— Только я маме скажу.
— Сильно сердитая? — участливо спросил Матвейка. — Лупит?
— Ты что! — Витьке стало смешно. — Просто я за хлебом пошла, а она ждёт.
— Ну, тогда я с тобой. А то влетит.
Они снова прошли через весь посёлок и вернулись к новым домам.
— Слушай, а куда мы идём? — спросил Матвейка, когда они поравнялись с розовым домом и остановились у подъезда, над входом в который были нарисованы синее море и белая чайка.
— Домой, куда же, — удивилась Витька.
— К тебе или ко мне? — уточнил Матвейка.
— Ко мне, раз я тут живу.
— И я тут живу. Ты в какой квартире?
— В десятой.
— А я — в девятой! Вот здорово! Тогда я тебя знаю! Ты — Вика Турабова, приехала к отцу в гости, да?
— А ты — Матвей-малый, Степана Матвеевича, да?
— Привет!
— Привет!
И они хлопнули друг друга по плечу, как сделали бы два старых приятеля.
Потом Матвейка и Витька поднялись на свой третий этаж и позвонили в десятую квартиру.
— Вика! Наконец-то! Где ты пропадала?! А это что за мальчик? — спросила Людмила Петровна, увидев Матвейку.
— Мамочка, не сердись! Мы с Матвейкой... — затараторила Витька, повисая на маминой шее. — Это сын Степана Матвеевича, помнишь? Мы красили звёздочки у бабушки Матрёны, и ещё ели землянику, пили молоко. И ещё я упала в грязь из-за бычка, а она меня выстирала...
— Подожди, подожди, я ничего не понимаю. Мальчик, объясни, пожалуйста. А ты помолчи, — остановила она Витьку, увидев, что та снова собирается рассказывать.
Матвейка, надо признать, на взрослых производил приятное впечатление: он, когда с ним разговаривали, не проглатывал слова, не коверкал их, не крутился на одной ноге и не ковырял в носу.
И сейчас он спокойно, очень толково, не торопясь, обсказал всё, что с ними приключилось, и Людмила Петровна осталась довольна и решила, что наказывать Витьку, действительно, не за что.
— А можно, я ей новую школу покажу? — спросил Матвейка, когда Людмила Петровна, окончательно успокоившись, снова уселась вязать свитер для папы Турабова.
— Это далеко?
— Нет! Вон, из окошка видать. Там мой батька работает. Он — плотник! — гордо пояснил Матвейка.
— Подумаешь! А мой — буровик!
— А плотник — главная фигура на строительстве. Без него никакой дом не построится, даже каменный.
Опять расхвастался! Прямо надоело!
— А у меня попугайчики есть! Целых два? — сказала Витька. Рассчитала она точно: глаза у Матвейки стали круглыми, а губы чуть приоткрылись.
— Живые?!
— Ясно, живые. Какие же ещё!
— Покажи, — выдохнул он.
— Смотри, — пожала плечами Витька и повела его к птицам.
— Ух ты!.. Ух ты!.. — восхищался Матвейка, оглядывая Пашу и Дашу то справа, то слева, то сверху, то снизу. — А говорить они умеют?
— Нет, эта порода не разговаривает. Говорят попугаи жако. А волнистые просто декоративные, — выговорив последнее слово, Витька почувствовала себя ужасно учёной.
— Ничего, что декоративные. Всё равно, здорово! Представляешь, заходит какой-нибудь хмырь в зооуголок...
— Какой «хмырь»? — не поняла Витька.
— Ну, какой? Из Н-ска, или даже из Москвы. Знаешь, к нам много приезжают. Один раз иностранцы объявились — на нефтепровод их возили, показывали. Такие, с узенькими глазками!.. Они тогда ещё к нам в «Солнышко» приходили, я слепил пароход из пластилина... Я, между прочим, лучше всех в старшей группе лепил.
— Ну а дальше что?
— Подарил. А он мне говорит: «Карашо-паси-ба-карашо». Смех!
— Да нет, про «хмыря».
— А... Ну вот... Заходит, значит, а у нас — живые попугаи! Это в тайге-то! Представляешь?!
— Не представляю, — Витька начала чувствовать смутное беспокойство. — Попугаев-то где возьмёте?
— Как где? А эти?
— Ты — дурачок? — ласково спросила Витька. — Неужели ты думаешь, я отдам их тебе?!
— Не мне, а школе, — Матвейка сразу как-то присмирел, глаза запушились золочёными ресницами.
— С чего ради? — Витька была жутко обижена. Она мучилась, везла их за тридевять земель (в полном смысле этого слова). Одного попугайчика, Пашу, чуть не потеряла дорогой, и вот — пожалуйста! Является откуда-то лохматый, рыжий (да-да, рыжий, рыжий, конопатый!) мальчишка и требует отдать их школе. Да ещё школы-то нет! И не будет никогда!
— Будет, — тихо и спокойно, как разговаривал с Людмилой Петровной, сказал Матвейка. — Папа обещал. Вот увидишь, будет.
— Не будет-не будет-не будет! — быстро-быстро затараторила Витька, чтобы Матвейка не смог вставить ни слова.
Что разговаривать с глупой девчонкой? Все они, даже если имена у них мальчишеские, на всю жизнь — девчонки!
Матвейка встал и вышел из комнаты. А Витьке он сказал:
— Эх ты, жадина!
ДВА ПИСЬМА, ПОСЛАННЫЕ В ОДНОМ КОНВЕРТЕ, НО РАЗНЫМ АДРЕСАТАМ.
Внимание!!!
После прочтения сжечь или порвать на мелкие кусочки!
Дорогому дяде Арифу (Тайна!)
Дядя Ариф! Важная тайна от бабушки и всех. Ты никому не говори ни за что! Мне здесь не нравится. Потому что:
1. Нет эскимо (ни одной палочки!)
2. Все ходят пешком (даже бабушки и ребёнки!)
3. Некоторые обзываются ни с того ни с сего.
Всё!
В. С. Турабова (Витя). Просьба: другое письмо отдать Назимке. Лично!!!
Назимке Курбанову (адреса не знаю) от Вити Турабовой.
ПИСЬМО:
Вопросы.
1. Почему совсем не пишешь?
2. Сколько съел яблок? Может, все? Тогда приезжай. Спроси дядю Арифа, куда. Вопросы кончились. Теперь разное.
У меня есть знакомый. Очень вредный. В 1000 раз хуже тебя. Обзывается. Приедешь, может, побьём? Видела танк. Он теперь стрелять не может (пушки нету). Только может возить тяжести.
Конец!
Витя.
Глава пятая
БЕЗ ПАПЫ И БЕЗ МАМЫ
В тот вечер Витька никак не могла успокоиться: познакомилась и сразу же поссорилась с человеком!
Она всё думала, правильно поступила или неправильно? Рассказала маме. Мама внимательно выслушала и сказала:
— Ты сама должна решить. Подумай.
Витька думала изо всей силы, так, что голова заболела, но ничего хорошего не придумала и уснула.
Ей снились попугайчики. Они улетали, а она их ловила, а они снова улетали и пищали: «Не хотим жить у жадины! Не хотим!»
Утром Витька открыла глаза и увидела, что уже десять часов. Как долго она спала! И мама не разбудила...
Витька встала и на цыпочках прокралась в гостиную: сейчас она напугает маму! Но в гостиной мамы не было. Не было её и на кухне. Ушла? И не подождала Витьку?.. Может, в булочную пошла или за молоком?
Она оделась, застелила постель и вышла на балкон. Город внизу жил, гудел, работал: рычали машины, перевозя тяжёлые грузы, скрипели и звякали от натуги строительные краны, стучали молотки плотников, гулко отзывались мостки под ногами спешащих людей: «бух-бух-бух!»
Где же мама? Куда она могла уйти?..
Вдруг в прихожей раздался пронзительный звонок, и Витька помчалась открывать.
Она распахнула дверь и увидела незнакомую женщину. Женщина была невысокого роста, круглолицая, с весёлыми серыми глазами.
— Здравствуй, Вика. Я — Саша Александровна, Матвейкина мама, — сказала она и шагнула за порог. — Встала, значит? Оделась, умылась? Ну, молодец. Пойдём завтракать. Вместе с Матвейкой сядешь. А то он, негодник, ничего есть не хочет. Может, за компанию хоть поест, — она выговаривала слова мягко, будто мячики катала, а сама ходила по комнате, приглаживала что-то, поправляла. — А меня тётей Сашей зови. Договорились? Ну, идём.
— Спасибо, я дома позавтракаю. Маму подожду, — поблагодарила Витька.
— Ой! Вот память дырявая! — Саша Александровна всплеснула руками. — Тебе же мама письмо написала, — она вытащила из кармана халата сложенный вчетверо лист и подала Витьке. — Читать умеешь? А то давай я.