Какое письмо? Почему вдруг мама вздумала писать ей письма? Витька кивнула: «Читайте».
— «Викуша, девочка моя, — начала Матвейкина мама, — меня вызвали к больному. Нужна срочная операция. Это там же, где и папа, в тайге, на буровой. Меня не будет два дня. Ты поживёшь пока у Саши Александровны и Степана Матвеевича. Я думаю, ты скучать не будешь: с Матвейкой вы друзья, и вообще, ты у меня умница. Крепко целую, твоя мама».
Конечно, Витька давно привыкла к таким вот неожиданным вызовам, когда мама ночью ли, днём ли, надевала плащ или шубку, брала свой плоский чемоданчик и говорила в дверях: «Ну, я пошла...» Но это было дома, и там оставалась бабушка Фатья... А здесь... Вон Саша Александровна какими жалостливыми глазами смотрит на неё, думает, наверное, что Витька сейчас заплачет. Вот уж нет! Мама — хирург, а хирурги нужны всем людям. И Витька сказала:
— Хорошо, тётя Саша, я поживу.
Саша Александровна обрадовалась, и на щеках появились круглые ямочки.
— Вот и ладно! Мы тебя не обидим! Степан Матвеевич как приехал, всё рассказывал про тебя. Какая, говорит, умная девочка, эта Витя Турабова. И Матвейка ждёт — не дождётся.
Витька насторожилась. «Ждёт — не дождётся? » Значит, он больше не сердится? Из-за попугаев?..
НИЧЕГО ЕЩЁ НЕ КОНЧИЛОСЬ
— А вот и мы, — сказала Саша Александровна, открывая дверь.
Матвейка стоял в прихожей и как будто ждал их прихода.
— Здравствуйте, — поздоровалась Витька.
Когда заходишь первый раз в незнакомую квартиру, всегда говоришь «здравствуйте», даже если вокруг никого нет. Так что это к Матвейке и не относилось. Но он кивнул лохматой головой и сказал:
— Привет!
Может, и в самом деле он больше не сердится?
— Это — для мамки, поняла? — шепнул он, когда Саша Александровна ушла на кухню готовить завтрак.
Витька закусила губу. Значит, он нарочно тут стоял. Чтобы сказать. Нет, она здесь не останется, ни за что! Будет жить в пустой квартире одна-одинёшенька... Пока мама не вернётся.
Она изо всей силы подёргала дверную ручку, но замок никак не поддавался.
— Всё равно не выйдешь, — сказал Матвейка, с беспокойством наблюдая за Витькиными действиями. Если она убежит, ох, и достанется ему от матери!
А Витька упорно пыталась справиться с хитрым замком. Попугайчиков захотел! Может, она и отдала бы ему птенчиков Паши и Даши (ведь будут же у ник когда-то птенчики?), а теперь — никогда!
— Злюка-злюка-злюка!
— Жадина-жадина-жадина!
— О чём спор? — спросила Саша Александровна, появляясь в дверях.
— Откройте, пожалуйста, — не поворачиваясь, попросила Витька. — Я домой хочу.
— Что случилось?.. Матвей, твоя работа?.. Ну-ка, иди сюда, — и Саша Александровна увела упирающегося Матвейку в комнату.
«Так тебе и надо, злюка противный, — думала Витька, — так и надо!»
И хоть в комнате старались говорить тихо, Витька услышала самое главное.
— Как не стыдно! — возмущалась Саша Александровна. — Девочка приехала, можно сказать, с другого края света, а ты!.. Хозяин, называется, сибиряк! Что она подумает о нас?..
В ответ Матвейка что-то горячо зашептал: ясно, на Витьку наговаривает, про попугайчиков рассказывает!
— И правильно сделала, — послышался снова голос Матвейкиной мамы. — Ничего не хочу больше слушать, — сказала она. — Иди, извинись! И чтобы у меня без фокусов!
Витька торжествовала: что значит — умный человек! Сразу разобрался! Краешком глаза она видела, как в прихожую вышел красный и взъерошенный Матвейка, но не повернулась: стояла и дёргала замок.
— Пойдём есть, — позвал Матвейка, — мамка велела. — И неохотно добавил: — Не буду больше тебя донимать из-за попугаев. Не хочешь — не надо! Обойдёмся!
Саша Александровна встретила их как ни в чём не бывало.
— Ешьте побыстрей, да пейте посмелей! — угощала она. — Ну-ка, кто у нас сегодня передовик?
Странное дело, вроде бы Матвейка извинился, тётя Саша так приветливо разговаривает, а Витьке беспокойно, есть совсем не хочется. Жареную картошку кое-как одолела, а блюдечко с коричневыми, скользкими на вид кружочками и компот отодвинула в сторону.
Но Саша Александровна заметила:
— А грибочки маринованные? Неужели не ешь?
— Не ем, — еле слышно сказала Витька.
— Да она, поди, никогда их не видела, — подал голос Матвейка. — «Не ем!» — передразнил он.
— Ну-ка! — прикрикнула Саша Александровна и снова пододвинула блюдечко Витьке. — Попробуй, может, понравится!
Витька зажмурила глаза и проглотила один.
— Спасибо, больше не хочу.
Матвейка прыснул.
— Ничего, — улыбнулась Саша Александровна. — Вот пойдём в лес, как сама наберёшь, так и полюбишь.
— А когда пойдём? — оживился Матвейка.
— Да хоть сегодня. Дождики хорошие были, тёплые, грибы должны быть.
— К дедуле зайдём?
— Далеко к дедуле. За день не обернёмся, ночевать придётся у него.
— Мы давно у него не были-и... — затянул Матвейка. — Хочу к дедуле...
Оказывается, когда мальчишки что-нибудь выпрашивают у своих мам, они так же, как и девчонки, оттопыривают губы и говорят таким голосом, будто у них насморк.
— Подбери губы-то, распустил! — сказала Саша Александровна. — Заглянем к деду. Кстати, он пороху и дроби наказывал с геологами послать. А тут мы явимся! Вот удивится наш дедуля! — она рассмеялась. — Надо только батьке сказать, что уходим.
— Я сбегаю, — подскочил Матвейка.
— Витю возьми, школу ей покажешь. Может, и поглянется ей твоя школа, — добавила лукаво Саша Александровна.
Матвейка скорчил презрительную рожицу, что означало: «Не нуждаемся!» — и выскочил за дверь.
— Догоняй! — сказала Саша Александровна Витьке. — Чего сидишь? Беги!
Витьке совершенно не хотелось, но что поделаешь: пока мамы нет, командир над ней — Саша Александровна...
МАТВЕЙКИНА ШКОЛА
Школа была полна шума, но не такого, как, например, в кино перед сеансом «Ну, погоди!», а особого, строительного. Стучали молотки, стеклянным звоном отзывались окна в классах, гудели на разные голоса какие-то механизмы. По пустым коридорам пробегали озабоченные, измазанные извёсткой и краской люди.
— Вот здесь будет мой класс, — сказал Матвейка, останавливаясь возле одной из дверей на втором этаже.
— Эй, Мазила Ивановна, что ты делаешь?! — услышали они возмущённый голос.
Матвейка и Витька растерянно переглянулись: к ним относится или нет?
А голос продолжал так же громко:
— Кто за тебя будет краску со стёкол оттирать? Дядя?
— Да это — Копеечка! — радостно сказал Матвейка.
— Кто? — не поняла Витька.
— Оля, командир наш. У неё фамилия — Копейко, а все её «Копеечка» зовут.
Витька хотела спросить, чей она командир, но не успела.
— Оля! — позвал Матвейка, стараясь перекричать коридорный шум. — Оля!
— Матвейка? — ответил тот же звонкий голос. — Поглядеть пришёл? Заходи!
Они осторожно миновали свежеокрашенную голубую дверь и остановились у входа.
Девушка в синем комбинезоне и белом платочке красила переплёт окна (наверно, её назвала Оля «мазилой»), другая стояла возле стенного шкафа, и его многочисленные дверцы под её кистью становились гладкими, блестящими, снежно-белыми. Сама Оля, очень маленькая (чуть повыше Матвейки) и худенькая, занималась панелями. Но работала она не кистью, а катком. Витька никогда не видела такого хитрого приспособления: палка, к ней приделан валик, на валике — губка. Оля опускала валик в краску, а потом катила по стене, и каток оставлял за собой ровную голубую дорожку. Вверх — вниз, вверх — вниз! Быстро и красиво.
— Нравится? — обернулась к ним Копеечка.
— Нравится, — хором ответили Матвейка и Витька.
— Что это за девочка с тобой? Не видела её раньше.
— Да... С Каспийского моря прикатила, в гости. Витькой её зовут.
Витьке не понравилось, как Матвейка про неё сказал: небрежно, обидно даже. Оле тоже, кажется, не понравилось. Потому что она улыбнулась Витьке и предложила: