Витька всегда думала, что капитанский мостик — это что-то высокое, на которое надо лезть но длинной крутой лестнице, как на крышу дома, например. А оказалось, что мостиком называют часть самой верхней палубы, огороженную перилами. С левой стороны стоял огромный толстый человек в синем кителе и морской фуражке. У него были дедморозовские усы и брови, и нос — картошкой. Правую руку он держал за спиной.
— Здравствуйте, — Витьке пришлось запрокинуть голову, таким высоким был капитан.
— Здравия желаю, Виктор, — сердитым голосом ответил Митрофан Игнатьевич. Наверное, он принял её за мальчишку, потому что Витька была, как всегда, в джинсах и куртке. — Как же ты допустил такой непорядок?
— Это нечаянно получилось. Мы его хотели угостить комарами, а Паша сбежал.
— А это, однако, Пашина подруга? — посмотрел на клетку Митрофан Игнатьевич.
— Да. Тоже волнистая.
— На, получай своего Пашу, — капитан вынул из-за спины руку, и Витька увидела беглеца.
Она приоткрыла клетку, и Митрофан Игнатьевич пустил туда попугая. Даша радостно пискнула, Паша ей что-то недовольно ответил, сел на жёрдочку и отвернулся. И сколько ни расспрашивала его подруга, он упорно молчал.
Митрофан Игнатьевич хмыкнул, и Витька поняла, что он больше не сердится.
— Мы к папе едем, в Нефтеград, — решила объяснить она. — Сначала на самолёте летели, на ТУ-134... Понимаете, он совсем ничего не подозревает. Мы — сюрпризом.
И хоть Витька, как всегда, рассказывала очень путано, Митрофан Игнатьевич понял.
— Следовательно, первый раз в наших краях? Витька кивнула и выразительно посмотрела на огромный бинокль, который висел у Митрофана Игнатьевича на груди.
— Хочешь глянуть?
Удивительно, как он сразу всё понимал! Не дожидаясь ответа, капитан снял бинокль.
— Держи!
Бинокль был настолько велик и тяжёл, что Витьке пришлось взять его двумя руками.
— Ой, здорово! — не удержалась она.
Берега, ещё минуту назад такие далёкие, неразличимые, приблизились. Вон деревья на самом обрыве толпятся, будто нырять собрались. А одно так уже прыгнуло: верхушка почти воды коснулась, а корни в земле застряли.
— Река весной очень сильно разливается и подмывает берега. И деревья падают, — пояснил Митрофан Игнатьевич, будто знал, что видит Витька.
— Птички ссорятся, — сообщила она, переводя бинокль с берега на воду.
— Стрижи. Торопятся птенцов выкормить: сибирское лето короткое, — сказал капитан. — Мошек, стрекоз наловят и тащат в гнезда.
— А где они?
— Видишь, в береге круглые отверстия?
— Это стрижи нарыли? Как много!.. Значит, в такой вот дыре должен был зимовать Паша? Ну уж нет, пусть лучше в клетке живёт!
— Тебя мать не потеряет? — напомнил Митрофан Игнатьевич.
Витька поняла, что пора уходить. Она с сожалением отдала бинокль.
— А можно, я ещё приду?
Капитан снова хмыкнул, и Витька расценила это как согласие.
— Спасибо! До свидания, Митрофан Игнатьевич! Митрофан Игнатьевич чуть наклонил голову и приложил к козырьку руку.
НЕОБЫЧНЫЙ СИГНАЛ
Есть у взрослых поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Витька раньше её не понимала. А сейчас стало ясно. Если бы Паша не пытался убежать, она никогда бы не познакомилась с такими замечательными людьми, как Митрофан Игнатьевич и Вася.
С Митрофаном Игнатьевичем разговаривать интересно, но с Васей — лучше: он молодой, как дядя Ариф, всё время шутит или поёт, и Витька его нисколько не стеснялась.
В рулевой рубке Витька была ещё два раза. Оказывается, рулевая — самое главное место на теплоходе и вообще на любом корабле. Колесо — это штурвал. С его помощью можно разворачивать руль вправо, влево, вперёд, назад. А сам руль находится сзади теплохода, в воде.
Когда стоишь на вахте, у штурвала, отвлекаться нельзя. А то — или на мель сядешь, или поворота не заметишь и в берег врежешься.
— А как узнавать правильный путь? — спросила Витька.
— Фарватер! — Вася смешно сморщил нос и важно сказал: — Чуять надо!
Витька подозрительно посмотрела на него:
— Нет, серьёзно.
— Для этого лоцманские карты есть и дорожные знаки: бакены и створы. Поняла?
Конечно, Витька ничего не поняла: столько незнакомых слов сразу!
— Сейчас будем створ проходить. Иди сюда, — Вася поставил её перед собой и велел взяться за штурвал. — Видишь, на левом берегу два белых прямоугольника? Друг за другом стоят?
— Там ещё чёрные полоски сверху вниз, — заметила Витька.
— Точно. Вот мы сейчас будем рулить так, чтобы эти чёрные полоски совместились, створились... Так, чуть левее, ещё лево руля... Стоп! Так держать!.. Молодец!
Витька ликовала. Здорово! Шла по створам и теплоход её слушался! Вот Назимка будет завидовать!
В рубку заглянул Митрофан Игнатьевич. Витька поздоровалась, но капитан вместо привычного: «Здравия желаю, Виктор!» только слегка кивнул головой.
— Не забудь про сигнал, — строго сказал он Васе и прошёл на мостик.
— Понял.
«Калинин» вдруг сделал плавный разворот к берегу.
Витька удивилась:
— Приставать будем?
Вася не ответил. Прищурившись, он внимательно всматривался в берег. Витька тоже поглядела. На самом высоком месте виднелся белый незнакомый знак. На створ он совсем не походил. Знак скорее напоминал узкую длинную пирамиду, на верхушке которой что-то краснело.
И вдруг тонкий протяжный гудок потянулся к берегу. Это был странный сигнал. Витька ни разу такого не слышала. Здоровались суда при встрече звонко, весело, и когда приставали к пристани, тоже «пели» по-другому.
— Почему он плачет? — спросила Витька. Вася отозвался не сразу.
— Есть такой сигнал особый, «Помним!» называется, — задумчиво сказал он. — «Калинин» всегда его даёт, когда проходит мимо памятника погибшим.
Так значит, наверху пирамиды была звезда! Как на дедушкиной пилотке, которую хранит бабушка Фатья в сундуке...
Сквозь стеклянную стену рубки Витька видела, что всё время, пока теплоход проплывал мимо памятника, Митрофан Игнатьевич стоял очень прямо, словно по стойке «смирно». И только когда белая пирамида с красной звездой осталась позади, капитан очнулся и, тяжело припадая на правую ногу, прошёл на противоположный конец мостика.
Витька почему-то только сейчас заметила, как сильно хромает Митрофан Игнатьевич.
— У него нога болит? — спросила она. Осколок, — коротко ответил Вася. — Всю войну на подводных лодках плавал, — с уважением добавил он.
— И не вытаскивается никак? Осколок? — Витька представила, как, должно быть, больно Митрофану Игнатьевичу. Один раз она занозила коленку. Упала, а острая щепка прямо и воткнулась. Ох, и орала она тогда! С тех пор прошло два года, а шрам всё ещё видно. А тут — осколок! Железный!..
Витька вздохнула. Вася не разговаривал, молчал, что совершенно было на него непохоже, и Митрофан Игнатьевич с утра хмурился, и самой почему-то грустно стало...
— Я домой пойду, — сказала она.
Вася кивнул: «Бывай!» и задерживать не стал...
ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ, ГОРАЗДО СЕРЬЁЗНЕЕ ПЕРВОГО
В тот день, когда случилось это чрезвычайное происшествие, «Калинин» свернул к совершенно пустому, без единого домика, берегу.
Вообще, все теплоходы, как автобусы и троллейбусы, делают остановки в строго обозначенных местах. Но на «Калинине» был капитаном Митрофан Игнатьевич, который считал, что если можно помочь человеку — значит, надо помочь. Поэтому «Калинин» приставал — пришвартовывался даже там, где, казалось бы, и лодка не подошла. Потерянное время нагнать ничего не стоит: была бы машина в порядке да команда хорошая.
На берегу, куда собирался швартоваться «Калинин», стояла мачта с алым флажком на верхушке, а между двух деревьев бился на ветру лозунг: «Добро пожаловать!» Дальше, насколько хватало глаз, раскинулся луг, ярко-зелёный с голубыми, белыми и красными пятнами цветов.
У воды стоял белоголовый и белобородый старик, а вокруг, высунув язык и свернув хвост колечком, бегала рыжая собачонка.