Но тут же это слово оскалило клыки и набросилось на меня. Впервые я ощутила, что такое полное одиночество несет с собой боль. Мне сдавило грудь, я не могла дышать. И даже когда мне удалось все-таки сделать вдох, воздух оказался словно наполнен иглами. Боль разлилась в легких. В глазах потемнело, я подумала, что моей жизни пришел конец. Но зрение тотчас вернулось, и жизнь так просто не ушла. И я просто не знала, что мне делать. Не знаю, что делать. Помогите. Люди, помогите.
— Что с тобой?
Кто-то заметил, что со мной что-то происходит, и спросил.
— Ты так радостно улыбаешься.
Э?
Я улыбаюсь?..
Не понимая, что он говорит, я прикоснулась к щекам.
Ну да, уголки губ приподняты.
— А правда, ты всегда такая веселая. У тебя никаких забот, верно?
Я рассмеялась.
— Да, я счастлива! — сквозь смех проговорила я. Я смеялась, сама не зная почему.
И тут все, кто меня окружали, начали прозрачнеть. Становились прозрачными один за другим. Становились прозрачными и исчезали, так что я их не могла больше видеть. Какие-то голоса обращались ко мне, но я их не слышала. Но почему-то отвечала как полагается. Не пойму, как так.
Я и глазом не успела моргнуть, как класс опустел. Я осталась одна.
Но, несомненно, это я заставила всех исчезнуть.
Я отменила их.
— Мне надо кое с кем встретиться, так что я пойду.
Хотя я никого не видела, все же произнесла эти слова с улыбкой и взяла свою сумку. Думаю, я могла бы наладить нормальные отношения с остальными, даже если бы не обращалась к кому-то конкретно. Если так, мне надо было с самого начала все время обращаться к стенке.
И все же — почему?
— …Прости, у тебя все в порядке?
Здесь никого не должно было быть, но почему-то я расслышала этот голос отчетливо. Я только успела выйти из ворот школы, когда все мгновенно вернулось, все невидимые вновь стали видимыми.
Обернувшись, я увидела парня из нашего класса. Он запыхался; похоже, бежал за мной.
Его имя… Кадзуки Хосино, точно. Мы не были близко знакомы, и вообще он ничем особенным не выделялся — я знала его только по имени.
— В каком смысле?
Спросив, я вдруг ощутила, как меня охватывает странная надежда.
В конце концов, не стал бы он спрашивать, все ли у меня в порядке, если бы не заметил мою ненормальность. Это значит, что он оказался способен увидеть, что я изменилась, — то, что неспособны были заметить все, кто меня окружал.
— Эээ… как бы это сказать? Ты как-то словно «отключилась»… или нет, я не уверен, но ты как будто была вне обычной повседневной жизни…
Он говорил запинаясь. Он вообще ничего не понял.
— Эээ… если это мне просто кажется, то проехали. Прости, что несу черт знает что.
Похоже, ему было неловко; он собрался уходить.
— …Погоди секунду.
Я остановила его. Он чуть склонил голову и взглянул на меня.
— Эээ…
Остановить-то я его остановила, но что говорить теперь?
Но послушайте — он же смог увидеть, как я «отключилась», хоть я и улыбалась в той полной одиночества комнате.
— …Я всегда веселая?
Если он ответит на это так же, как все, значит, он такой же, как все.
А, я слишком многого ждала. Я так надеялась, что он скажет «нет», что он понимает меня.
— Ага. Ну… да, выглядишь ты всегда веселой, — нерешительно произнес он.
После этих слов меня охватило разочарование; я тут же потеряла к нему интерес, даже возненавидела его. Такое резкое, как колебание маятника, изменение моих чувств удивило даже меня саму; видимо, это из-за того, что я слишком многого ждала.
Но тут он, которого я ненавидела, добавил еще:
— Ты правда очень стараешься, да?
Маятник качнулся в другую сторону, ненависть вывернулась наоборот. Лицо не успевало отразить все эти изменения, лишь по сердцу разлилось тепло.
Очень стараюсь. Очень стараюсь в ы г л я д е т ь в е с е л о й.
Это правильно. Гораздо правильнее, чем отрицать.
И я — влюбилась.