Обычно, толпа гопников, по другому и не назовешь их, населяющая стаб под названием «База», приходила к арене, на традиционное избиение новичка, как на шоу. Стояли впритирку с импровизированной оградой, иногда вываливаясь через нее. Отпускали обидные и унизительные колкости. Кто ни будь, обязательно отвешивал леща или пинка новенькому, словом, было весело. Новичек в стабе должен принять бой! Таков закон!
(Какой еще закон? Это же я придумал!)
Но не сегодня. Словно очертя зону отчуждения, толпа находилась в метре от ограждения из мешков с песком. Тихо, в пол голоса, иногда переговаривались друг с другом. Причина этой дисциплине - стояла посреди арены. Руки висят вдоль туловища, мышцы шеи не напряжены, глаза чуть прикрыты. Легкий ветер тормошит светлые волосы на голове, казалось бы пасторальная картина. Но только от него, вместо спокойствия Будды, исходила опасность, агрессия и ощущение смерти. И это чувствовали абсолютно все. Он не принимал угрожающие позы танца маори "хака", не корчил рожи, просто каждый человек понимал где то на уровне подсознания, что отсюда надо бежать, или прикинуться ветошью и быть не заметным. В стаде овец, возомнивших о себе, невесть что, появился матерый волк.
Шкаф, появился в окружении придворной свиты. По такому торжественному поводу, сменил шорты на пиксельные штаны и берцы. Майку снял, но лучше бы он этого не делал. И так был бесформенным увальнем, а теперь еще и жирком заплыл. Живот в складочку и почти женская грудь, и все это благолепие тряслось и колыхалось при каждом движении.
Переступив барьер, тот сразу же кинулся в бой. То, что он хочет убить или сильно и прилюдно покалечить дерзкого выскочку, я нисколько не сомневался.
Сивый, моментально собрался, руки приняли боксерскую стойку, качнулся влево, потом вправо, ступни ног при этом, все время оставались на одном месте. Ушел наклоном от жирной туши вбок. Туша по инерции пролетела дальше, при этом споткнулась об оставшиеся на месте ноги Сивого и феерически, с каким то кваканьем навернулась мордой в барьер.
Только после этого, Сивый, оторвал подошву одной ступни от земли, и циркулем прочертив по полу, повернулся лицом к Шкафу. Руки, по прежнему спокойно висят вдоль туловища, но по всему было понятно, что все, шутки кончились.
У меня был билет в первый ряд шоу, я даже слышал дыхание обоих, видел пот на их лицах, ощущал их запах. Согнув правую руку в локте, я попытался согнать со спины назойливое насекомое, ползущее по середине спины. Оказалось, что это струйка пота.
Во время падения Шкафа всей массой теле вниз лицом на барьер, в толпе несколько человек, видимо по инерции всеобщего дебелизма, попытались хихикнуть, но вовремя остановились.
Поднялся на ноги Шкаф уже с другим лицом, абсолютно дикие и невменяемые глаза, перекошенный рот, красное от повышенного давления лицо. Толпа отшатнулась! Таким его еще никто и никогда не видел. Он, вновь бросился на своего визави широко раскинув руки. Тот, мгновенно отступил на шаг назад, нагнулся вправо, резко ударил кулаком руки в печень. Затем на противоходе, прижал голову Шкафа к свой шее и плечу одновременно зашел ему за спину, одновременно придерживая его ладонью за затылок. Совершив полный круг, резко поднял свою руку вертикально вверх. Шкаф, удерживаемый за шею, по инерции пробежал дальше по земле, затем, задранными силой инерции ногами по воздуху и грохнулся вниз, на всю свою широкую и жирную спину.
От падения у него сбилось дыхание и он открывал беззвучно рот как рыба. Звук падения, был непередаваем. Сивый, несколько раз кулаком руки ударил его по лицу. Тот, даже и не думал защищаться.
Такие приемчики, я видел только в кино с разжиревшим и вышедшим в тираж Сигалом. До боя, мне так и не удалось поговорить с Сивым, то меня отвлекали, то он шарахался где то… Но я понял его замысел, прилюдно, максимально унизить Шкафа! Я надеюсь он его сейчас не обоссыт? Нам так и так не жить… чего теряться то…
Новые, и видимо очень модные пиксельные брюки испачкались и приобрели потасканный вид. Нос поломан, лицо в крови, она стекает по волосатой груди на складки живота, оставляя за собой грязный след из пота и пыли.
Через некоторое время, Шкаф хоть и с трудом, но поднялся на ноги. Приложился об землю позвоночником, затылком и копчиком одновременно. Были бы мозги, точно бы вылетели. На лице, ни следа от бывшей свирепости не осталось. Просто лицо жиртреса, которому больно, страшно… и вообще ничего не понятно. Его, великого и ужасного, прилюдно унизили второй раз за несколько часов. Передо мною снова стоял, тот самый Шкаф, впервые попавший в Стикс, с бабушкой и мамой дома, в школе девочки не дают, а мальчики обижают… Казалось, он сейчас заплачет. С ним снова никто не водится...